Ла Пуассон, улыбаясь, шагнул к стонавшему сквозь стиснутые зубы русскому капитану и замер, не занеся меча. На балконе второго этажа стоял дикарь Сагит в позе принца Датского, со знакомым черепом в руке. Ла Пуассон беспомощно огляделся, а Сагит значительно кивнул, мол, тот самый, не сомневайся.
– Нужон? – спросил он. – Тогда давай за мной. – И шагнул с балкона во тьму галереи.
Ла Пуассон, не размышляя, оставил Савичева и бросился следом.
Через месяц уже вполне излечившийся от ранения на непредвиденной дуэли Савичев лежал на заправленной постели в мундире, читал Де Сада, голландского, еще нелегального издания, морщился и пил сельтерскую воду прямо из бутылки. Голова после вчерашнего гульбища с господами конногвардейцами болела.
– Европа… – буркнул он, бросая мерзкую книжку, которую ему присоветовали, чтоб развеяться после угрюмой тяжеловесности любимых немецких философов. Однако оная фривольная вещица оказалась едва ли не более безысходной в своей натужной безуспешности выдавить из человеческого тела еще хоть каплю сверх отмеренного свыше удовольствия.
Единственное, что утешало, – растрепанная пачка разноязыких расписок на секретере, оставшихся после бессонной ночи в офицерской гостиной. Хотя бы в карты ему начало везти…
Вошел Буссенар, поклонился:
– К вам посетительница, господин капитан.
– Проси, – Савичев вскочил и успел привести себя в порядок.
Посетительницей оказалась Жаннетт Сансон де Лонваль, как он и предполагал.
Он поцеловал ей руку. Не колеблясь. В том пожаре, что начался после блистательного сольного выступления Сагита на галерее ее дома, она в конце концов жизнь ему спасла и теперь было не важно, чем там занимались ее отец и дед на государственной службе. А еще она цитировала Гёте по памяти.
– Когда я посещала вас в госпитале в последний раз, вы собирались подать в отставку, друг мой.
– Я оклемался, вернулся в полк, – Савичев пожал плечами. – И одумался. Главное, что меня отрезвило, – мне не по карману поездка домой, а так доберусь в Россию на армейском коште.
– Скоро вы выступаете?
– Говорят, меньше чем через месяц.
– Как мало времени осталось.
– Парижа никогда не будет достаточно, – грустно улыбнулся Савичев.
– Иногда его более чем достаточно, – Жаннетт как всегда оставалась прелестно резкой в суждениях. – Где наш сорвиголова, где мой башкир?
– Найдем, – Савичев щелкнул каблуками. – Я ему завидую. Как никто другой вознагражден вашим обществом.
– Прошу вас, Андрей, – улыбнулась Жаннетт. – Не нужно подозревать меня в чем-то невероятном. Просто теперь буду разводить лошадей.