– Хорошо смотритесь, – произнес Ла Пуассон, криво улыбнувшись. – Она замечательно позаботилась о вас. Пройдемся?
Сагит был не против.
– Признаю, спрятать череп в катакомбах оказалось тонким ходом, – выдавил Ла Пуассон, когда они проходили сводчатые прохладные конюшни, полные сырого запаха непросохшей еще кладки. – Тут ты меня обошел. Я два месяца не видел солнца, я перерыл всё на пути, который ты прошел под землей, от Шато де О до монастыря Кармелиток. Я вот этими руками перебрал, наверное, миллион черепов. Я ничего не нашел. Скажи мне, где он?
– Я не помню, – честно ответил Сагит. – Где-то там.
– Если ты торгуешься…
– Я не для торговли у тебя его отобрал.
– В таком случае торговаться буду я. Ты же знаешь, – проговорил Ла Пуассон стервенея, – я ведь не оставлю этого так. Я это дело закончу. Я найду череп, не этот, так другой, и опрокину эту цепь случайностей и нелепиц. А после, когда я разберусь с главным, я займусь тобой. Не только тобой. Но только ради тебя я отправлюсь на Восток, проникну в бухарский каганат и добуду череп Тимура из его усыпальницы. И вот тогда я поверну его армии на север. Я сгною всю твою чертову землю, коней перебью, а ты сам вообще не родишься, ты понял?!
– Что я слышу, – Сагит покачал головой. – А как же Свобода? Равенство? Братство, наконец? – Сагит криво улыбнулся. – И эти люди говорят, что призваны загнать всех прочих в свое светлое будущее. Нет, спасибо, мы как-нибудь сами.
– Мне всегда было интересно, – продолжал Сагит, – почему ты так уверен, что делаешь то, что делаешь, по своей воле? А что если в грядущем кто-то раскопал твой череп и теперь так же нашептывает? Кто-то из твоей обожаемой Лиги Заката? Не думал? Вот подумай.
Лицо Ла Пуассона исказилось:
– Ты ничего не понимаешь, чертов кочевник. Это я вершу здесь историю, я избран. Я лучше тебя.
– Был бы лучше, разве ты бы тут стоял? Я слышал, что ты нуждаешься. Могу ссудить.
Когда за французом с грохотом захлопнулась дверь, Сагит встал у ворот, снял с шеи зуб морского зверя, который при смерти отдал ему друг Инныпъин. Сдавив в ладони шипастые края зуба, глубоко задумался, глядя в яркое парижское небо, заглядывавшее в окошки недостроенной конюшни.
Еще через месяц, когда русская армия уже уходила из Парижа, Жаннетт Сансон из газет узнала, что скандально известный бретёр, медиум, растратчик и банкрот Ален Анри Оттон Луи Поль Ла Пуассон убит в парке Фонтенбло костяным самоедским гарпуном. Убийцу никто не видел, хотя вечерний час и был людный. Таинственная история будила воображение, ведь убийца не оставил после себя никаких следов.