– Нам с вами нужно поговорить, – прошептал он и потянул меня во двор. – Нигде нельзя чувствовать себя уверенно! Даже здесь, на свежем воздухе.
И Лукиан попросил меня тоже разговаривать шепотом.
– Его боли постоянно усиливаются. Скоро он не сможет прожить ни секунды без морфия. Прошу вас, помните об этом.
– Какое это имеет значение?
– Ну как же…
Лукиан Кеферлоэр открыл было рот, чтобы пояснить свою мысль, но махнул рукой и ничего не сказал. Вероятно, он хотел напомнить мне, что морфинисты склонны к тому, чтобы искажать факты. Возможно, Лукиан был близок к тому, чтобы сообщить свою точку зрения на все, о чем рассказывал мне Александр. Но он оборвал себя на полуслове, опустил голову, прижал руку ко рту и прикусил себе палец.
День восьмой
Куда дует ветер
Подполковник Эндевитт неприятно поражен, услышав по телефону следующий приказ: в случае нового контакта Шульц с Вестермюллером немедленно поместить Шульц в полную изоляцию. При попытке побега применять самые решительные меры. Эндевитт должен поступать по обстоятельствам, причем ему предоставляется полная свобода действий. Не столько важна сама наблюдаемая персона, как сохранение в тайне ее настоящих личных данных.
Выслушав тираду начальства, Хорст Эндевитт бледнеет, поскольку против Инге Шульц лично он ничего не имеет. Между тем намеки на «полную свободу действий» означают только одно: наверху желают избавиться от проблемы наиболее легким способом, однако при этом избегают называть вещи своими именами. Эндевитту кажется, что здесь начальство перегибает палку, однако он солдат и обязан подчиняться приказу старшего. Он решает предупредить Инге Шульц в еще более жесткой форме, хочет сделать для нее хоть что-то хорошее, даже если для этого придется отхлестать ее по щекам, чтобы она наконец поняла, куда дует ветер. Чтобы осознала всю важность происходящего. Его прошибает холодный пот при мысли о том, что придется везти Инге Шульц в лес, чтобы там… Нет, подобный исход дела ему неприятен. Желательно этого не допускать. Черт побери, почему он вел себя так мягко по отношению к этой бодливой корове? Затем Хорст вспоминает о своей новорожденной дочери и улыбается. В жизни необходимо уметь отделять одно от другого. Иначе просто не выжить…
Фон Брюккен принял меня в особенно подавленном и надломленном состоянии. Надломленном – самое подходящее слово. Он чувствовал себя виновато, словно хозяин, не сумевший угодить гостям. Его голос совсем ослабел и часто прерывался. Дышал Александр тоже тяжело и неравномерно.
Ему так неприятно умирать. Ведь он еще никогда не делал этого и не имеет ни малейшего опыта. Однако мы приближаемся к концу, и не только к его личному, но и к концу его истории. И он постарается продержаться, пока не доскажет, чем все закончилось.