Предполагаемый обед должен был быть наиболее пышным торжеством из всех, что устраивались в честь Бродского. Предваряя к тому же поворотное событие, намеченное на вечер четверга, он изначально обещал немалые волнения, а опоздание Бродского еще более усилило напряженность. Поначалу, впрочем, гости – а все они прекрасно сознавали свою принадлежность к городской элите – сохраняли спокойствие, старательно избегая самого отдаленного намека, в котором можно было бы усмотреть сомнение в благонадежности Бродского. Большинство, собственно, даже и не упоминало его имени, выражая свою озабоченность лишь бесконечными прениями относительно того, когда подадут обед.
Затем распространилась новость о собаке Бродского. Как получилось, что подобное известие преподнесли столь необдуманно, не совсем ясно. Вероятно, позвонили по телефону, и кто-то из ведущих деятелей города, сбитый с толку желанием разрядить обстановку, проболтался гостям. Весть быстро облетела собравшихся, и без того истомленных тревогой и голодом: последствия допущенной ошибки, разумеется, нетрудно было предвидеть. По залу мгновенно побежали самые дикие слухи. Бродского нашли вдребезги пьяного в обнимку с трупом своего любимца. Бродского обнаружили барахтающимся в уличной луже и несущим полную невнятицу. Бродский, вне себя от горя, пытался покончить с собой, выпив парафин. Последняя версия вела свое происхождение от инцидента, имевшего место несколько лет тому назад: тогда, действительно, Бродского, во время запоя, спешно доставил в больницу сосед-фермер. Впрочем, глотнул Бродский парафина с целью самоубийства или же просто спьяну, по ошибке, так и осталось невыясненным. В результате, под влиянием этих слухов, повсюду в зале начались толки самого отчаянного свойства.
«Собака была для него всем. Теперь ему никогда не оправиться. Надо смотреть правде в глаза: нас отбросило к стартовой черте».
«Придется отменить концерт в четверг. И немедленно. Кроме катастрофы, ничего иного не выйдет. Если затею не прекратить, горожане второй возможности больше нам не дадут».
«С этим типом всегда было слишком рискованно связываться. Не следовало заходить так далеко. И что, что теперь? Все пропало, пропало безвозвратно».
При всем старании графини и ее помощников держать ситуацию под контролем, не удалось предотвратить сумятицы и громких криков, раздавшихся почти в самой середине зала.
Многие ринулись к центру события, кое-кто в панике ретировался. Произошло следующее: один из молодых членов городского совета припечатал к паркету толстенького лысого человека, в котором все тотчас узнали ветеринара Келлера. Напавшего оттащили в сторону, однако он так крепко вцепился в лацканы пиджака Келлера, что с полу подняли сразу обоих.