Декабрь 1796 — апрель 1797 г
— Держитесь!
— Черт, Гарри!
Дринкуотер закусил губу, когда «Кестрел» врезался в волну, заставившую его корпус содрогнуться.
— Готово! — Эпплби закончил накладывать повязку.
— Порядок?
— В каком смысле?
— Поможет лечение или нет? Рука по-прежнему немая. Смогу я снова фехтовать?
Эпплби пожал плечами.
— Бицепс сильно рассечен и не будет слушаться некоторое время, и только постоянные упражнения предохранят нервы от узелков. Рана заживает хорошо, хотя шрам на память останется.
Он указал на узкую бледную полоску, пересекавшую щеку Натаниэля.
— А еще?
— Ну, боли там или здесь могут беспокоить время от времени, — хирург замялся. — Но смею заявить, что вскоре вы снова окажетесь способны к человекоубийству.
Облегчение Дринкуотера обернулось сорвавшимся с языка проклятием, когда очередное столкновение куттера с волной заставило молодого человека, одна рука которого была всунута в рукав мундира, другая — вытащена, распластаться в крошечной каюте доктора. На выходе он с трудом одел непромокаемый плащ, а Эпплби, опустившись на койку и упершись ногой в косяк двери, потянулся за книгой. Дринкуотер вышел на палубу.
Когда он появился из люка, как раз отбили восемь склянок. В снастях завывал ветер, холодный, резкий северный ветер, гнавший высокие волны — настоящих серых монстров с пенными хребтами, которые белой лавиной обрушивались на подножье вала с грохотом, подобным смерти, и разлетались мириадами брызг.
Воздух был полон пены и чтобы говорить приходилось отворачиваться от ветра. Когда штурман подошел к Джессупу, гигантская волна нависла над куттером. Ее гребень из зеленого с белым мрамора покатился вниз, навстречу вздымающемуся кораблю.
— Эгей, держись! Приготовиться!
Люди похватались за снасти и скобы. Дринкуотер, морщась от боли в раненой руке, лихорадочно задраил крышку люка, и в этот миг свист ветра сменился на рев воды.
«Кестрел» вздрогнул от страшного удара, и через мгновение вокруг закипело море. Моряки оказались по пояс в воде, волна опрокидывала их, норовя сорвать с мест, словно осенние листья с веток. Мимо Дринкуотера проскользил на спине матрос и с хрустом ребер врезался в станок орудия номер десять. Когда куттер приподнялся на следующей волне, с него потоками стекала вода, а надежный корпус трещал и скрипел от напряжения. Команда хлопотала у оборванных снастей и дополнительно крепила гичку. Стряхивая с волос воду, Дринкуотер с досадой осознал, что намочил повязку и теперь рана четыре часа будет в сырости и холоде. А боль в руке казалась нестерпимой.