Зимняя погода вполне отражала то, что творилось в душе у Натаниэля. Встреча с капитаном Сантона оставила крепнущее убеждение, что судьбы их неразрывно переплетены. Ноющая рана добавляла личностный мотив к гнездящемуся где-то в глубине ощущению. То, что после Бобиньи казалось скорее плодом воображения, после схватки в Ширнессе стало обретать черты реальности.
«Мне не избавиться, — писал он в своем дневнике, — от разрастающегося предчувствия, иррационального и не поддающегося доводам рассудка, но находящего отклик в каких-то природных инстинктах, оказывающих, полагаю, довлеющее влияние».
Он отложил гусиное перо в сторону. Никто кроме него не знал, что противником его был не Болтон, поскольку когда бедолагу нашли во дворе гостиницы, он прятался в сене и пытался отмахиваться ножом. Сержант сделал отсюда собственные умозаключения. Лишившегося сознания Дринкуотера перенесли на борт «Кестрела», и он не в силах был помешать патрулю до полусмерти избить дезертира, и лишь затем посадить его за решетку. Сантона в суматохе скрылся.
Дринкуотер вздохнул. На следующее утро бедолага Болтон был обнаружен в своей камере повесившимся, и Натаниэль сожалел, что не успел избавить парня от ложного обвинения. Но ко времени, когда он оправился, «Кестрел» уже вышел в море, да и так прошло немало дней, пока бредовые галлюцинации окончательно отделились от воспоминаний о реальных событиях.
Молодой офицер оставил при себе информацию о встрече с Сантона, в нем все крепло убеждение, что пути их еще пересекутся. Присутствие француза в Ширнессе представлялось частью некоего дьявольского умысла, казавшегося еще более зловещим сквозь призму давнего кошмара, не дававшего ему спокойно спать весь период выздоровления. Во сне он тонул и видел над собой одетую в белое женщину с жуткой головой медузы-горгоны на неподвижных плечах. Лицо призрака имело черты охваченной злобной радостью Ортанс Монтолон, длинные каштановые волосы тянулись и оплетали Натаниэля, а в ушах у него звучали проклятия Эдюара Сантона. Теперь, когда он просыпался в ужасе, не слышалось успокаивающего звяканья помп «Циклопа», помогающего изгнать дурацкие фантазии. Напротив, сейчас сон оставлял ощущение дурного предчувствия.
Рана заживала хорошо, хотя необходимость нести службу не раз служила причиной жестоких болевых спазмов, особенно из-за державшейся плохой погоды. В некоем извращенном смысле бесконечные штормы играли на руку «Кестрелу», отвлекая команду от нарастающего недовольства и заставляя личные обиды отступать перед лицом общей опасности и напряженной работы. Холод, сырость и усталость стали частью их жизни, заставляя скруглять углы, сплачивая людей в единое целое в борьбе за выживание корабля. «Кестрел» теперь отрядили на блокадную службу — это суровую и бескомпромиссную проверку судна и команды. Куттеры выполняли роль глаз адмирала Дункана, они располагались сколько возможно ближе к Текселю, наблюдая за голландской морской базой Ден Хелдер, лежащей как раз за разрывом между Ноорд-Холланд на юге и островом Тексель на севере.