Они проехали по улицам Лондона на возу, предназначенном для угля, а сейчас скрипящем под тяжестью золота, казаков и натурфилософов. Груз немного полегчал на Треднидл-стрит, где золото, предназначенное для оплаты кораблей, положили в Английский банк на открытый мистером Кикиным счёт. Затем Даниелю пришлось сесть на козлы рядом с Петром, чтобы показывать дорогу к Клеркенуэлл-корту.
Кикина сослали в дальний конец воза, и тот углубился в беседу на русском языке с Соломоном Коганом и каким-то придворным, очевидно, имеющим вес в вопросах финансовых. Пётр и Даниель, оставшись без переводчика, перебрасывались обрывками фраз на разных языках, пока не остановились на французском. Царь говорил на нём сносно, но беседа на чужом языке требовала несвойственного ему терпения. Чувствуя это, Даниель ограничивался короткими репликами вроде: «На следующем перекрёстке сверните вправо», «У нас не принято давить пешеходов» и так далее. Однако через некоторое время любопытство взяло верх. Была и вторая причина: они проезжали мимо Бедлама, и Даниель боялся, что Пётр Великий выразит желание пойти посмотреть безумцев.
— Кстати, — проговорил Даниель, — этот ваш Соломон Коган — занятный тип. Где вы его отыскали?
— При взятии Азова, — отвечал Пётр. — Он зачем-то приехал туда и гостил у паши, когда мы осадили город. А что?
— Э… точно не знаю. Считайте это любопытством обывателя, которому интересно, как император создаёт своё окружение.
— Здесь секрета нет. Найти лучших людей и не отпускать их.
— А как вы узнали, что господин Коган — из лучших?
— Рекомендацией послужило количество золота, которое при нём обнаружили, — сказал Пётр.
Они выбрались из Лондона через Криплгейт, то есть проехали в квартале от Граб-стрит. Тем не менее их не заметили, что подтвердило давние сомнения Даниеля касательно газетчиков: ему и прежде казалось, что они интересуются одним и не интересуются другим весьма произвольно. Впрочем, продвигаясь на запад, он начал понимать, как исполинского роста царь мог проехать по городу с полным возом золота и донских казаков, не обратив на себя особого внимания. Они подъезжали к Смитфилду со всеми его сопутствующими скотобойнями, мясными рынками и дебоширами. Многие костры, разведённые в среду вечером, сегодня, в субботу, ещё горели; наиболее упорные тори продолжали сшибаться с вигами весь четверг, когда Равенскар уже закреплял свою победу на высших фронтах Вестминстера и Уайтхолла. Политические волнения нечувствительно перешли в обычные беспорядки Висельного дня, так что теперь весь Смитфилд и районы к западу от него являли собой дымящееся место побоища. Пётр упомянул взятие Азова; Даниелю подумалось, что Лондон, возможно, выглядит так же. Лавочники и хозяева домов уже вешали обратно сорванные двери, выметали из дворов человеческие экскременты и тому подобное, но молодых бездельников на улицах ещё было хоть отбавляй. Даниель мысленно сортировал их по категориям: ополченцы, фанатики, бродяги, зеваки, приходившие смотреть повешение. Ни один человек делового склада, видя такое, не поверил бы, что в Англии возможна какая-нибудь экономически полезная деятельность. Тем не менее Пётр знал, что Англия процветает: как удавалось ему примирить абстрактное знание с тем, что видели его собственные глаза?