— Не надо, — тихо запротестовала она, обнимая мужа и пряча лицо у него на груди. — Прошу тебя, не делай этого! Просто поговори со мной! Пожалуйста, поговори!
— Не могу, — выдохнул Клейтон, задыхаясь. — Не могу найти слов.
Мучительная тоска в его голосе была такой безнадежной, что у Уитни из глаз брызнули слезы.
— Зато я могу, — захлебываясь слезами, выдавила она. — Ты сам научил меня им: я люблю тебя. Я люблю тебя.
Клейтон провел пальцами по роскошным каштаново-рыжеватым прядям и бережно взял в ладони прекрасное лицо.
— Я люблю тебя, — отозвался он хрипло. — Боже! Как я люблю тебя!
Стрелки на часах из позолоченной бронзы показывали уже половину второго. Клейтон нежно смотрел на спящую в его объятиях жену: растрепанная головка доверчиво покоилась на широкой мужской груди. Осторожно отведя локон со щеки Уитни, Клейтон прижал ее к себе и коснулся поцелуем лба.
— Я люблю тебя, — тихо сказал он, хотя знал, что Уитни спит и не слышит. Но ему необходимо было снова и снова повторять эти слова.
Он произносил их в душе каждый раз, припадая губами к ее влажному рту в жадной потребности или с невыразимой нежностью.
— Я люблю тебя.
Эти слова пело его сердце, когда она извивалась под ним и грациозно выгибалась, чтобы встретить каждый толчок, каждую ласку. Мелодия этих слов, ни на секунду не прерываясь, взмывала крещендо в те мгновения, когда он вел Уитни к невообразимым высотам экстаза и там присоединялся к ней.
Жена устроилась поудобнее и сонно пролепетала:
— Я тоже люблю тебя.
— Ш-ш-ш, дорогая. Спи, — пробормотал Клейтон. Сегодня ночью он ласкал ее бесконечно, намеренно отдаляя последний, ослепительный момент наивысшего блаженства, пока оба не обезумели от желания. Теперь, после бурных порывов страсти, он хотел, чтобы жена отдохнула.
— Почему ты так долго… — спросила она. Откинув голову, чтобы лучше видеть ее лицо,
Клейтон улыбнулся:
— Не могу поверить, что ты имеешь в виду именно то, что, по моему мнению, имеешь в виду.
Уитни недоуменно уставилась на него, но, тут же все поняв, покраснела и отвернулась. Удивленный и встревоженный ее реакцией, Клейтон поднял брови.
— Так что ты имела в виду? — мягко осведомился он.
— Н… не важно. Честное слово, это не имеет значения.
Глядя в затуманенные болью зеленые глаза, Клейтон спокойно возразил:
— А мне кажется, что бы это ни было, для тебя крайне важно.
Уитни пожалела, что проболталась. Она бы промолчала, но обида все росла, растравляя сердце, словно рана, никак не хотевшая заживать. Зная, что Клейтон непременно настоит на ответе, она едва слышно шепнула всего лишь одно слово: