Больше делать было нечего. Отныне вообще уже нечего будет делать. И с трубкой в зубах, ощущая боль в плече, он бездумно стоял в дверях.
«Только выкурю трубку», — пообещал он себе.
Много всего предстояло, об этом еще будет время подумать. Торопиться нечего. Ведь это касается только его одного.
Ночью в застекленной будке, когда он был таким, как любой другой, только отяжелевшим и медлительным, с обрывками мыслей в голове, он думал о сарае и даже представлял себе, как убьет Брауна, мысленно даже воображал, как в темноте волочит труп к морю.
Вспомнив об этом, он пожал плечами. Имеет ли то, что порождает воображение, что-либо общее с действительностью, с той, настоящей, о которой люди даже и не подозревают?
Когда он обдумывал возможность убийства Брауна, то не хотел его убивать, уверен был, что не убъет>; что никогда не сможет этого сделать.
И все же он убил Брауна!
Если бы Малуан только мог сказать — почему сразу же не ушел, положив еду на лодку? Какой демон толкал его что-то рассказывать, хныкать, угрожать, считать до трех?
Никто не мог бы ответить на этот вопрос. Даже он сам. Но он-то знал, что здесь кроется загадка.
Трубка погасла, а он все еще стоял. Свежий воздух обмывал лицо. Он стер крошечное пятно крови на указательном пальце правой руки.
«В путь!» — приказал сам себе Малуан.
Матушка Матильда ползала на четвереньках по камням, покрытым мокрыми водорослями.
Малуан закрыл дверь на ключ и стал подниматься по крутому склону. Все три дома курились дымом, розовым под лучами солнца. Под каждым окном белели обтесанные камни. Из гавани без буксира выходил траулер, бесшумно, словно увлекаемый волнами.
«Когда траулер в гавани, то всегда кажется, что он идет быстрее, чем в открытом море», — подумал Малуан.
Перед входной дверью он стал очищать подошвы скребком, потом остановился в коридоре у вешалки.
— Это ты? — спросила жена сверху.
— Да.
— Что-то запоздал, я чуть не отправила за тобой Анриетту…
Анриетта была на кухне, в старом платье и красных комнатных туфлях.
— Дай мне поесть, дочка.
Не часто он говорил так мягко. Малуан положил на стол колбасу и сардины и тут только вспомнил, что паштет оставил на плоскодонке.
— Почему ты это принес? — удивилась Анриетта.
— Захотелось колбасы. Мама убирает спальни?
Он съел несколько кружочков колбасы, выпил кофе, потом попросил вина и продолжал есть. Он был голоден. С каждым глотком казалось, что пустота в груди заполняется.
— О чем говорил твой дядя Виктор, когда я ушел?
— У дяди Виктора — одни разговоры.
— Спорю, что он говорил о мехе.
— По его мнению, в нашем положении так не поступают. Он говорит, что для девушки не покупают лису, его жена дождалась своей только после замужества.