— В некотором смысле, — ответил он.
Его братья и сестры были воинами, как и отец — в свое время. Слово «отец» он произнес с надрывом, Кэроу почувствовала неприязнь, не стала продолжать расспросы и вновь принялась говорить об искусстве. Разговор, фильтруемый Кэроу, — а Зузана даже в самом хорошем настроении требовала высокой степени фильтрации — шел на удивление легко. «Слишком легко», — подумала Кэроу.
Почему ей так легко смеяться вместе с этим серафимом, почему не вспоминается охваченный огнем портал? И как бешено колотилось, а затем стихло сердечко в обугленном тельце Кишмиша? Ей приходилось постоянно напоминать себе об этом, сдерживать себя, но вся ее предусмотрительность и самоконтроль так и норовили улетучиться, когда она смотрела на Акиву.
Спустя некоторое время он заявил, кивнув в сторону Зузаны:
— Не такая она и буйная.
— Ты ее обезоружил. Так ты действуешь на людей.
— Я? Вчера по тебе этого нельзя было сказать.
— У меня были причины бороться, — ответила она. — Я не перестаю себе напоминать, что мы враги.
На его лицо словно набежала тень. Оно вновь стало холодным, и Акива убрал руки под стол, чтобы татуировки не попадались ей на глаза.
— Что ты ему сказала? — спросила Зузана.
— Напомнила, что мы враги.
— Хм. Кэроу, вы кто угодно, только не враги.
— Нет, враги.
И действительно, они были врагами, как бы сильно все ее существо не пыталось убедить ее в обратном.
— Чем ты тогда занимаешься? Чаевничаешь с ним и встречаешь рассветы?
— Вот именно. Чем я занимаюсь? Не знаю…
Отправиться в Марокко и найти Разгута, пролететь сквозь брешь в небе в… Эрец — вот что ей следовало делать. По телу змейкой пробежал озноб. Она была так увлечена идеей добыть гавриэли, что не думала о самом путешествии. А теперь, после рассказов Акивы о его мире — истерзанном войной, суровом, — ее охватил страх. Внезапно она поняла, что не хочет лететь.
Что она станет делать, когда доберется туда? Подлетит к решеткам неприступной крепости и вежливо спросит, дома ли Бримстоун?
— Кстати, о врагах, — сказала Зузана, — сегодня с утра по телевизору показывали Болвана.
— Рада за него, — отозвалась Кэроу, все еще занятая своими мыслями.
— Нет. Не радуйся. Ничего хорошего.
— Что такое? Что он сделал?
— Короче, пока ты любовалась рассветом со своим врагом, в новостях только о тебе и говорили. И больше всех старался некий актер: выделывался перед камерой и докладывал миру в подробностях, что он знает о тебе. Например, э-э-э, про шрамы от пуль. Выставил тебя подружкой гангстера…
— Подружкой? Я тебя умоляю… Если уж на то пошло, гангстер — я сама…