Знак единорога (Желязны) - страница 48
Ее улыбка стала еще более очаровательной, как только она высвободила руку.
— Спасибо, Джулиэн, — отозвалась Фиона. — Я уверена, что буду просто хохотать, как только услышу ее. Ну а потом, как обычно, испугаюсь.
Она повернулась и взяла меня за руку.
— Здесь есть магнит попритягательней, — сказала Фиона, — бокал вина, например.
Так что я увел ее с собой и заметил, как она оживилась. Пять — четыре.
Джулиэн, который никогда не любил выказывать сильных эмоций, парой мгновений позже допер до достойного решения и пошел следом за нами. Он налил себе бокал, отхлебнул из него, поизучал меня секунд десять-пятнадцать, потом сказал:
— По-моему, собрались все. Когда ты планируешь развивать идею, терзающую твой разум?
— Не вижу повода к проволочке, — сказал я, — тем более сейчас, когда каждый сделал свой ход.
Затем я громко сказал и в сторону противоположного угла:
— Время настало. Устраивайтесь поудобнее.
Всех размело по комнате. Подтащили кресла, уселись. Налили еще вина. Минутой позже мы приступили к слушанию.
— Спасибо, — сказал я, когда сошли на нет последние шарканья. — У меня есть пара вещей, которые мне хотелось бы изложить, а некоторые из них изложить даже должно. Держим курс на то, что происходило чуть ранее, и попробуем вникнуть во все прямо сейчас. Рэндом, расскажи то, что рассказывал вчера.
— Ладно.
Я отошел, чтобы сесть в кресло возле стола, а Рэндом шагнул вперед и присел на край. Я откинулся на спинку кресла и вновь прослушал историю переговоров Рэндома с Брэндом и попыток спасти последнего. Это была сжатая версия, лишенная рассуждений, которые стараниями Рэндома еще не успели выветриться из моих мозгов. И несмотря на лакуны, возникла молчаливая уверенность в том, что слова запали в души и мысли слушателей. Я знал это. Это было одной из главных причин, почему я хотел, чтобы Рэндом говорил первым. Выйди я просто с попыткой изложить суть своих подозрений, почти наверняка все отметили бы, что я озабочен извечной тактикой по отвлечению внимания от своей персоны — действие, за которым тут же следуют резкие, фиксирующие металлические щелчки в мозгах, наглухо захлопывающихся от моих доводов. А так, что бы ни сказал Рэндом о моих намерениях, они его выслушают, заинтересовавшись хоть на миг. Они будут играть с идеями, пытаясь перво-наперво угадать цель созванного мною сборища. Что подарит время, которое позволит выступлениям пустить корни в последующих подтверждениях. И им будет интересно, не предъявим ли мы улик. Меня и самого это интересовало.
Выжидая и мучаясь интересом, я наблюдал за остальными: бесплодное, но все же неизбежное упражнение. Простое любопытство — и даже в большей степени, чем простое подозрение, — требовало, чтобы я выискивал в мимике реакцию, ход мыслей, знаки — на лицах, которые знал лучше, чем любые другие, достаточно хорошо, чтобы трезво смотреть на вещи. И конечно, ничего мне лица не поведали. И правда, наверное, то, что, когда видишь человека в первый раз, лишь смотришь на него, а затем, как только видишь его вновь, вспыхивает мгновенный фрагмент ментальной стенографии. Мои мозги достаточно ленивы и не желают мучиться вероятностным анализом, используя абстрактные силы и предположения истинности, если возможно избежать лишних усилий. На этот раз я принудил себя всматриваться, но ничто не помогало. Джулиэн воздвиг свою чуть скучающую, чуть забавляющуюся маску. Джерард выглядел переменно удивленным, обозленным и тоскливым. Бенедикт просто смотрел сумрачно и задумчиво. Лльюилл казалась такой же печальной и непостижимой, как всегда. Дейрдре выглядела озабоченной, Флори — покорной, а Фиона изучала всех подряд, в том числе и меня, проводя собственный анализ проявлений высших психических функций.