Знак единорога (Желязны) - страница 54

— Мне пришлось бы делать это левой рукой… а я — правша.

— Наверное, тем, что жизнь еще при нем, Брэнд обязан этому факту.

— Кажется, тебя страшно заботит, Джулиэн, найти еще кого-нибудь, кто мог бы это сделать.

— Хорошо, — сказал я. — Хорошо! Вы знаете, но это полная чушь. Лишь один из нас совершил это, и перепалка — не тот способ, которым можно выкурить его.

— Или ее, — добавил Джулиэн.

Джерард встал, надвинулся и свирепо глянул на нас.

— Я бы хотел, чтобы вы не беспокоили моего пациента, — сказал он. — И, Рэндом, ты сказал, что собираешься присмотреть за камином.

— Так точно, — сказал Рэндом и пошел присматривать.

— Давайте перейдем в гостиную — вниз по лестнице от главного зала, — сказал я. — Джерард, я поставлю стражу здесь за дверью.

— Нет, — сказал Джерард. — Я предпочел бы, чтобы желающий рискнуть явился сюда. Утром я вручу тебе его голову.

Я кивнул.

— Ладно, кричи, если что… или вызови любого по Козырю. Утром мы порадуем тебя тем, что узнаем.

Джерард уселся, хрюкнул и взялся за еду. Рэндом развел огонь и погасил несколько светильников. Одеяло Брэнда поднималось и опадало, медленно, но ритмично. Мы тихой змейкой вышли из комнаты и направились к лестнице, оставив их одних с ярким пламенем и потрескиванием, трубками и флаконами.

Иногда дрожа, всегда в испуге, много раз пробуждался я ото сна, где гнил в своей старой камере, вновь слепой, в темницах под Янтарем. Нет, мне не было неведомо заключение. Много раз я был заточен. Разные были сроки. Но одиночество плюс слепота с мизерной надеждой на выздоровление породили слишком большой кредит на бесчувственном кассовом счетчике в универсальном магазине моего разума. Вместе с ощущением вечной замкнутости, все это оставило много иных недобрых зарубок. Бодрствуя, я храню эти воспоминания подальше, под надежным замком ego, но иногда ночью они освобождаются, танцуют в проходах меж рядами и резвятся вокруг под знакомый счет: раз-два-три. Видение Брэнда там, в его камере, вновь свело воспоминания вместе, вызвало несезонные холода в наших семейных делах; и этот завершающий удар послужил тому, чтобы установить более-менее постоянное сопротивление моим воспоминаниям. Теперь под старинными щитами, развешанными по стенам, среди моей родни в гостиной я не мог избежать мысли, что один, а может, и большее число из моих родственничков поступили с Брэндом так же, как Эрик обошелся со мной. Сама по себе эта возможность вряд ли стала потрясающим открытием, но пребывание в одной комнате с преступником, без малейшего понятия относительно его личности, было более чем будоражащим. Единственным для меня утешением было то, что каждый из нас, соответственно намерениям, тоже должен волноваться. В том числе и виновник всего, теорема существования которого была явно доказана. И я понял, что все время во мне жила одна надежда: во всем можно обвинить постороннего. Но теперь… С одной стороны, я чувствовал себя еще более ограниченным в том, что мог сказать. С другой стороны, сейчас вроде как самое подходящее время, чтобы выжать информацию из кого-либо в невменяемом состоянии. Желание сотрудничать, чтобы разобраться с угрозой семье, с угрозой Янтарю, могло оказаться полезным. И даже виновный будет вести себя так же, как любой из нас. Кто знает, вдруг он поскользнется на очередной попытке?..