которое предложили Гебдомеросу и его друзьям в ресторане, куда они зашли пообедать:
Суп из лесных грибов.
Артишоки нежные с лимонной подливкой.
Молодой картофель со свежим сливочным маслом.
Манная каша с земляничным мармеладом.
Фрукты и сыр.
Кофе и ликеры.
Все эти бесспорные признаки цивилизации не спасали ночью от тревожного ожидания встречи с ихтиозавром или возможности быть разбуженным посреди сна извержением вулкана. Гебдомерос предпочел бы обратное: в заботах проводить дни, но ночью, задвинув засовы, опустив шторы и прикрыв двери, отдыхать в безопасности и спокойствии. Ко сну он относился как к чему-то священному и благостному. С благоговением относился Гебдомерос и к детям сна – сновидениям; по этой причине на каждой ножке его кровати вырезан был образ Меркурия-сновидца,[61] поскольку, как известно, Юпитер поручил ему роль не только psicopompo, то есть сопроводителя душ умерших в иной мир, но и oniropompo – проводника сновидений в мир живых. А над кроватью на стене Гебдомерос держал довольно любопытную картину, написанную другом-художником, обладавшим большим талантом, который, к несчастью, умер в молодом возрасте. Он был бесстрашным пловцом, но однажды не смог справиться с течением реки и погиб в пучине, несмотря на все свои усилия и усилия тех, кто поспешил прийти к нему на помощь. Созданная им картина изображала Меркурия в образе пастуха, держащего в руке вместо кадуцея ивовый прут.[62] Размахивая прутом, он гнал перед собой в ночь сонм сновидений. Картина была великолепна: на заднем плане, вдалеке от Меркурия и его свиты, изображены опаленные солнцем земли, город, порт, спешащие по делам люди, крестьяне, работающие на своих полях, – одним словом, жизнь, в то время как Меркурий и его странные спутники, окруженные темнотой, казалось, шли по бесконечной, безлюдной галерее. Сновидения, собственно, и были той причиной, по которой Гебдомерос воздерживался от употребления на ужин бобов; он разделял точку зрения Пифагора, имевшего обыкновение повторять, что бобы привносят в сновидения смутную тревогу и смятение.[63] Гебдомерос искренне сожалел о смерти молодого художника; у него хранилась фотография, изображающая его лицо, обрамленное черной бородой, выразительно оттеняющей почти детские черты. «Борода была его страстью, – рассказывал Гебдомерос своим друзьям, когда те расспрашивали о подробностях жизни молодого художника. – Он любил приметы прошлого, недавнего прошлого, те, что можно обнаружить на снимках, запечатлевших наших родителей молодыми. Обычно он брился, но для фотографии отрастил бороду, как поступают иной раз актеры, чтобы выглядеть достовернее в роли героя, которому эта деталь необходима для придания лицу мужественности; но актеры не правы, они заблуждаются, ибо фальшивая борода на экране выглядит более натурально, нежели настоящая, подобно тому как декорации из дерева и картона всегда