- Ух, ты! – вяло засуетился Константин Матвеевич вокруг восхитительного цилиндра, который сначала оказался размерами примерно с Сакурова, но потом резко увеличился раза в три, к тому же начисто утратил форму цилиндра.
- Морфетрон! – важно молвил Парацельс и хозяйски похлопал по бывшему цилиндру рукой. Средневековый медик стоял бок о бок с Сакуровым, но Сакуров, скосив глаза на своё отражение, увидел его чисто анфас. А ещё он заметил, что отражение снова стало перетекать, но целенаправленно, в сторону Морфетрона. И если бы не массивная рама трельяжа в виде Филиппа фон Гогенхейма, или Парацельса в виде трельяжа, перевёрнутое отражение Сакурова утекло бы в недра бывшего цилиндра.
- Точно, Морфетрон! – воскликнул Константин Матвеевич и без сил повалился у подножия то ли цилиндра, то ли ещё какой фиговины в виде мяча для регби, поставленного на попа. Засыпая, Сакуров увидел, как фиговина в виде мяча для регби начинает пучиться разными геометрическими телами, а посередине обозначилась обыкновенной молнией. Молния расстегнулась, и из неё повылезали всякие лестницы, эстакады и просто эскалаторы. По ним забегали вверх-вниз обыкновенные треугольные человечки без голов на гусеничном ходу и маленькими экскаваторными ковшами вместо рук. Парацельс к тому времени улёгся рядом с Морфетроном и вдруг превратился в большую непрозрачную лужу, растёкшуюся вокруг бывшего цилиндра. Сакуров, то ли снова заснувший, то ли просто воспаривший над вершиной владений неизвестного Амфетамина, увидел, как в луже забрезжили какие-то смутные цветные видения, и получалось так, что обыкновенные человечки из Морфетрона стали зачерпывать из лужи то в месте одного видения, то в месте другого. Зачерпнув, они убирались по лестницам, эстакадам и просто эскалаторам наверх, внутри Морфетрона происходил какой-то механический процесс с мелодичным звоном и непротивным шипением, а из многочисленных труб различной, от конусовидной до шарообразной, конфигурации, которые образовались на месте геометрических выпуклостей Морфетрона, стал куриться разноцветный парок. Сакуров мельком ознакомился с цветовой гаммой пара, сравнил его с красками в луже и отметил, что первая как бы «легче» вторых. В том смысле, что в луже присутствовал классический набор контрастных красок, а пар содержал его пастельные оттенки.
Затем Константин Матвеевич обнаружил, что лужа и пар не просто разноцветные, но содержат данное разнообразие цветов в специальной последовательности и некоем сочетании, вследствие чего беспорядочная цветовая гамма приобретает вид осмысленной картины. Эти картины, наблюдаемые Сакуровым в луже от Парацельса и в курящемся над причудливыми трубами пару, сначала неподвижные, потом колеблющиеся, как-то постепенно и неназойливо трансформировались в немое кино. В одном показывали чёрно-белые ужасы на фоне какого-то локального конфликта с применением разнообразного огнестрельного оружия, в другом крутили розовую порнуху с несколько фантастическими персонажами. Данная фантастичность проистекала из несоответствия нормальных голых тел персонажей обоего пола с их гипертрофированными гениталиями.