Бесстрастно подивившись на гипертрофированную порнуху, Сакуров вдруг увидел самолёт, а в нём – себя, и его лениво осенило:
«Всё правильно – это же Морфетрон. А лужа рядом с ним – это жидкообразный Парацельс. В луже имеются сонные залежи, а маленькие человечки их разрабатывают. И в результате получаются готовые сны. В общем, всё это настолько очевидно, что даже неинтересно…»
Он продолжал то ли спать, то ли парить, и просматривать немые короткометражные картины, целые сериалы и даже киноэпопеи, где нет-нет да и мелькал самолёт с его, Сакуровским, силуэтом. Самолёт был времён первой мировой, фонарь в нём отсутствовал, поэтому силуэт из него торчал почти наполовину. Куда делись лайнер или истребитель, Сакурова не волновало.
«Значит, так надо», - думал он, параллельно примечая новые технологические особенности сонного кинопроизводства с применением Морфетрона и лужи от Парацельса. Примечая, Сакуров вяло комментировал происходящее:
«Почему-то вон из той трубы в виде кренделя полез треугольный сон. Но если из кренделя – значит должен быть торус. Бублик, другими словами. Хотя крендель и бублик – это не совсем одно и то же. Вернее, торус и крендель – это совсем не одно и то же. Но чёрт с ними, однако, вон из той треугольной трубы попёрла какая-то квадратная ерунда, да ещё и звуковая…»
И действительно, квадратный сон, высунувшийся из треугольной трубы, содержал в себе картинку какой-то ужасной иномарки, которая невыносимо тарахтела. Больше того: смердела какими-то особенно ядовитыми выхлопными газами.
«Ну и муть», - подумал, просыпаясь, Сакуров. Проснувшись окончательно, он посмотрел на будильник. Минутная стрелка валялась на подоконнике, но часовая показывала, что времени чуть больше девяти утра. Старинная мебель, люстра и кроссовки логично отсутствовали. Зато тарахтенье не прекратилось.
- Машина, что ли? – пробормотал Константин Матвеевич, кое-как оделся и вышел во двор. Он привычно задрал голову вверх, определяя погоду. Наверху едва-едва трепетали опушённые молодой зеленью ветки ракит. Сквозь них проглядывало синее небо с редкими облаками на нём. Константин Матвеевич констатировал хорошую погоду и зашёл в сортир. После сортира Сакуров решил выйти на улицу и посмотреть: что это за машина и к кому это приехали, к Жорке, учительше или Миронычу?
- Что называется: сон в руку, - хмыкнул Константин Матвеевич, наблюдая раздолбанную иномарку, застрявшую в навозной жиже передом к Лопатино, задом к Серапеевке. Рядом стояла телега: значит, пастухи уже пришли, попили чайку (или ещё чего) и умотали в поле, пасти своё стадо бестолковых тёлок. В это время из иномарки, буксующей в навозной жиже, вылезло двое пацанов, они толкнули, и иномарка стала разворачиваться, развернулась и покатила обратно в деревню. Подъехав к избушке Мироныча, машина тормознула, и из неё вылез третий пацан. На крыльцо своей избушки выполз Мироныч.