Разыскав своих бойцов и лейтенанта (которого Марченко за глаза величал не иначе как «Мальчиш-Кибальчиш» по аналогии с малолетним литературным героем Гайдара), Роман доложил последнему, что отделение потерь не имеет, а в бою взяты трофеи. В доказательство был продемонстрирован карабин. Лейтенант (который только весной прибыл из училища и еще не дожил до 20 лет), действительно выглядящий как мальчишка, с интересом покрутил в руках карабин и гранату, предъявленную Сашкой Авраменко, после чего, велев занять оборону, умчался докладывать о достигнутых успехах комбату.
Проводив скептическим взглядом начальство, Роман огляделся, отобрал у Сашки гранату и прикрикнул на столпившихся бойцов своего отделения:
– Ну, чего стали? Думаете, немец нам так и подарит свои окопы? Быстро занимаем вот этот участок – от хода сообщения до поворота.
Бойцы послушно стали расходиться по траншее – авторитет Марченко за последнее время вырос на вполне приличную высоту, чему в немалой степени способствовали рекордно низкие потери в его отделении. Вопрос рискнул задать только неугомонный Сашка, по молодости еще не научившийся сдерживать порывы любопытства:
– Дядь Ром, а почему здесь-то?
Оглянувшись еще раз и убедившись, что поблизости никого уже нет, Роман недовольно проворчал:
– Почему, почему… До нашей канавы тут ближе всего, если отступать придется – тут сподручней всего будет.
– А чего нам теперь отступать-то?
– Тьфу ты! Ну не придется, так и хорошо, да только вот что-то не верится мне, что немцы так просто угомонятся.
Словно в подтверждение его слов, немецкая артиллерия возобновила обстрел, накрывая только что оставленные позиции своей пехоты и подготавливая контратаку.
* * *
В Москве в здании, занимаемом генштабом, царила обычная деловая суета – снующие взад-вперед штабные офицеры и работники связи, звонки телефонов, равномерный гул голосов, топот ног, шелест бумаг. Обычный рабочий шум большого, напряженно работающего коллектива, но в последние дни этот фоновый шум звучал тревожно. Что-то неуловимо изменилось в его звучании, которое внушало теперь не уверенность и надежду, а растерянность и тревогу – немецкие войска вновь наступали…
Для стороннего наблюдателя сплошная двухмесячная череда успехов германских войск могла создать впечатление непобедимости немецкой военной машины. Но для опытного штабиста ситуация выглядела менее однозначно. Немецкое наступление при ближайшем рассмотрении теряло свою монолитность и необратимость. Первый бросок врага был поистине молниеносным. Преодолев за три недели 700 километров по прямой, а на самом деле куда больше, немцы одним феноменальным броском достигли Днепра. Но затем они встали и почти месяц не могли тронуться с места! Снабжение отстало, колонны растянулись, окруженные советские войска сковывали значительные силы. Немецкое наступление потеряло поступательный импульс и остановилось, хотя достаточно мощных войск между вражескими танками и Москвой в тот момент не имелось. А остановившись, немецкие войска сразу же утратили большую часть своих преимуществ, заключавшихся в первую очередь в подвижности и маневренности. Резервные советские армии, подтягиваясь из внутренних районов страны, перешли в наступление, стремясь деблокировать войска, окруженные под Смоленском и Могилевом в первой половине июля, и отсечь вырвавшиеся вперед танковые части противника от его пехоты. К сожалению, все эти атаки закончились неудачно – немцы не только смогли завершить ликвидацию окруженных группировок, но и отрезали многие соединения, пытавшиеся пробиться к ним в тыл. Так, например, была окружена и разгромлена в боях под Рославлем и Кричевом 28-я армия. Аналогичным образом – то ускоряясь, то практически останавливаясь – развивались и наступательные операции немцев на флангах Восточного фронта.