На порядке было пусто. Только среди улицы тоскливо бродили куры да в тени пыльных ракит отчаянно зевала какая-то Жучка, истомившаяся в непроходимой скуке.
– Где же народ? – спросила Варя, удивленная этой пустынностью села.
– Пар мечут; проса полят, у иных покос еще не отошел. А может, и болеют многие, – ответил Тутолмин, которого при входе в деревню охватило строгое и унылое настроение.
Наконец у кузницы они набрели на толпу. Девчонки сидели в кружок и, наблюдая за крошечными своими братишками и сестренками, играли «в камешки». Но только лишь они заметили «господ», как тотчас же схватились с места и пустились врассыпную. Более маленькие подняли крик. Одна девочка, впрочем, осталась. Она крепко зажала в колени беловолосого мальчугана с лицом, вымазанным кашей, и смело смотрела на подходивших «господ».
– Ты, девка, чья? – спросил ее Илья Петрович, и лицо его сразу сделалось добродушным.
– Мамкина.
– А мамка твоя чья?
– Батькина.
– Хорошо. А сколько тебе годов?
– Семой.
– А зовут тебя как?
– Лушкой.
Разбежавшиеся девчонки стояли в отдалении и перешептывались. Иные из них нерешительной поступью приближались к Лушке, крик унялся.
– А пряника хочешь? – спросила Варя. Лушка подумала.
– Нет, – сказала она, быстро мотнув головою.
– Отчего? – удивилась девушка и в недоумении посмотрела на Тутолмина.
– Ты, ну-ко, испортишь.
Варя рассмеялась.
– Это кто же тебе рассказывал, что можно испортить? – спросила она.
– Мамка сказывала.
– Ты знаешь, где Мокей живет? – вмешался Илья Петрович.
Лушка похлопала глазами и ничего пе ответила.
– Мокей, который на барском дворе жил, – подчеркивая каждое слово, повторил Тутолмин. – Мокей – ямщик.
– Шильник! – живо воскликнула девочка.
– Ну, стало быть, «шильник» – с усмешкой согласился, Тутолмин.
Лушка тотчас же указала на Мокеев двор.
По уходе «господ» девчонки быстро собрались в кучку и горячо стали рассуждать о происшествии. Больше всех размахивала руками Лушка. Но они не побежали вслед за «господами» и не стали кричать и выказывать запоздалое молодечество, как то сделали бы мальчишки, а с преувеличенной развязностью сели в кружок и степенно заорали:
Я по тра-а-вке шла
По мура-а-вке шла,
Чижало несла,
Чижалехонько!
Чижа-а-лехонька,
Жэлу-у-бнехонька.
Жалубней тово
Девка плакала!
Па сва-а-ем дружку,
Па Ива-а-нушке —
У Иванушки
На головушки
Вились кудрюшки!..
– Что это значит, что девочка говорила о порче? – спросила Варя, когда они подходили к Мокеевой избе. Но Тутолмин не ответил. Глубокая морщина лежала у него над бровями.