Усадьба сразу переполнилась малиновым звоном колокольчиков, дребезгом колес, криками кучеров… Песни прекратились. Народ с любопытством толпился у подъезда и подвергал бесцеремонной критике господ и экипажи. И здесь более всех отличался Карявый. Он стоял впереди и, хладнокровно поигрывая прутиком, расточал эпитеты. Предводителя он назвал «глистой», Цуцких – «борзыми», офицеров – «коняшками», сановника – «коренником», автора брошюры – «пустельгою»[26]. Перед некоторыми из господ мужики стихали и снимали шапки. Так было, когда появился полковник в густых своих эполетах, предводитель, всем известный по рекрутскому присутствию, непременный член Клёпушкин, мировой судья волхонского участка, исправник… Остальных встречали, нимало не смущаясь, хотя держали себя вообще сдержанно и прилично.
Каждый из гостей, входя в дом, тотчас же изъявлял свои наклонности и привычки. Иной держал себя гордо и самоуверенно и, покидая с великолепной небрежностью пальто на руки ливрейных лакеев, с самого порога гостиной расточал французские фразы. Другой входил с некоторой робостью и ласково упрашивал лакеев «приберечь его пальтецо», а появляясь в гостиную, бочком проходил к Варе и величал ее «новорожденной». Разные были люди. Автор заграничной брошюры, тот, как вошел, добрую минуту топтался на одном месте и, беспомощно подрыгивая костлявыми своими ногами, истерзанными подагрой, извинялся перед Варей и Алексеем Борисовичем, что явился не в форме. Его тотчас же тесно окружили.
– Какой случай! – лепетал он, сильно пришепетывая и с беспокойством разглаживая бакенбарды. – Кхе, кхе… преинтересный случай… Был я, представьте себе, в Петербурге и в багаже-с препроводил в деревню все свои, эти так называемые онёры, хе, хе, хе… и, представьте себе, – получается… пакля-с! – Окружающие вскрикнули в подобострастном удивлении. Старец обвел их торжествующим взглядом. – Именно пакля, – повторил он, – ни мундира, ни звезды, ни… – он в затруднении зашевелил губами.
– Пьедестальчиков, ваше высокопревосходительство? – сказал Алексей Борисович, едва заметно улыбаясь.
– Именно – пьедестальчиков! – с живостью подхватил старец. – Хе, хе, хе… именно – пьедестальчиков. Представьте мое положение… – и добавил, игриво разводя руками: – Генерал без пьедестальчиков! – после чего, молодецки подрыгивая ножками, двинулся в гостиную, окруженный почтительно смеющейся толпою. Только отец Ихтиозавр с Монтре остались позади, и тогда первый позволил себе язвительно фыркнуть. Но Монтре с ним не согласился.
– Что ни говорите, батенька, – тайный советник! – вымолвил он тоном непобедимого аргумента.