Захар Иваныч явился усталый и пасмурный.
– Ну, что, как там у вас? – спросил Волхонский.
– Потушили, – кратко отозвался Захар Иваныч.
– А трубы, кажется, хорошо действовали?
– Какое там хорошо! Скверно действовали. Да что трубы! – Захар Иваныч безнадежно махнул рукой. – Тут если и паровые притащишь, толку не будет. Разве можно гасить порох?
– Да-а… – глубокомысленно произнес Алексей Борисович. – Сколько же сгорело?
– Двадцать три двора.
– Гм… Экие они какие. Не слышно причины?
– Каких там слухов захотели. Тот одно говорит, тот другое… Верней всего золу с огнем вынесли.
– Это ужасно, – сказал Волхонский и покачал головой. – Вот тут передайте им, – добавил он, после легкого молчания подавая Захару Иванычу пачку кредиток и подписной лист. – Петр Лукьяныч пятьсот рублей подписал! – И Алексей Борисович с умилением посмотрел на Захара Иваныча.
Опять произошла пауза.
– Скотины много погорело, – вымолвил Захар Иваныч.
– Да, да… – произнес Волхонский, сожалительно чмокнув языком. – Совсем погорела?
– Совсем.
Снова совершилось безмолвие.
– Что это с Варварой Алексеевной? – спросил Захар Иваныч, усиливаясь сдержать зевоту.
Алексей Борисович в недоумении развел руками.
– Подите вот! – сказал он. – Нервы эти… Пешком, как оказывается, пробежала в село, – и с раздражением добавил: – Ведь эти барышни не могут без геройства!
Захар Иваныч подумал и хотел было возразить, но не возразил, а вынул платок и громко высморкался. Опять помолчали.
– А ваш знакомый? Он, кажется, был там? – вяло спросил Волхонский.
– Да, как же, был.
– Что мы его не видим?
– А он в Ерзунах, кажется, гостил у мужичка там одного; да на пожар и приехал.
Алексей Борисович снисходительно улыбнулся.
– Народники, – сказал он и добавил в покровительственном тоне: – Благородные люди!
Захар Иваныч промолчал. Но, посидев немного, поднялся.
– Так я уж пойду, Алексей Борисыч, – вымолвил он.
– А, вы идете? Ну, покойной ночи. Так передайте им… И вообще из хлеба что-нибудь… Вообще, чтобы не было этого… этого… (он потряс пальцами в воздухе) этого нытья!.. – и добавил с внезапной благосклонностью: – Мое почтение вашему знакомому.
По уходе Захара Иваныча он снова походил немного и затем, поместившись в глубоком кресле, погрузился в тонкую дремоту. Вдруг легкое прикосновение пробудило его. Он вздрогнул и быстро поднял голову. Пухлый лик отца Ихтиозавра в испуге наклонялся над ним.
– Что такое? – вскрикнул Алексей Борисович.
– Дело отвратительное… – сказал отец Ихтиозавр, – очнулась в бреду, и термометр стоит на сквернейшей цифре.
Волхонский схватил себя за голову.