.], занеже еще великий государь млад, а положение царскаго скипетра державы великия Русиия все есть Богом положено на ней и врученное от Бога на сохранение и на соблюдение всего благочестия православия, на мил ост благим и на отмщение злым»
[419].
Прием состоялся 9 января 1536 г. Шигалея встретили у саней бояре кн. В. В. Шуйский и кн. И. Ф. Телепнев Оболенский, дьяки Федор Мишурин и Меньшой Путятин. Они проводили его до дверей Лазаревской палаты, где сидели Иван IV с матерью. Государь с остальными боярами встретил хана в сенях и вошел с ним «к матери своей к великой княгине государыне в полату». Отвесив земной поклон «великой государыне», Шигалей произнес верноподданническую речь, помянув и былое жалование Василия III, и свою «измену», и нынешнее прощение и жалование «государей», за которое он, их «холоп» (!), готов голову свою сложить на государевой службе[420]. Ответную речь с обещанием милости и жалования говорил по приказу Елены Федор Карпов. Затем хана одарили и отпустили на его подворье.
Однако описанный прием стал лишь первым актом придворного действа, в котором главная роль по «сценарию» была отведена Елене Глинской. Вслед за мужем и жена Шигалея, Фатьма-салтан, пожелала видеть «очи» государыни. «И великая государыни Елена, — говорит летописец, — пожаловала ей очи свои видети и велела ей у собя быти»[421]. Встреча ханши была точным повторением той, что была оказана Шигалею, с тем отличием, что вместо бояр роль провожатых исполняли боярыни. В сенях у дверей Лазаревской палаты Фатьму-салтан встретила сама великая княгиня и вошла с нею в палату. Сюда же пришел и великий князь: поздоровавшись с гостьей, он «сел на месте своем… у матери, а у царицы [ханши. — М. К.] с правой рукии, а бояре с ним по обе стороны». Летописец подробно перечисляет боярынь, присутствовавших на приеме, что делает этот рассказ ценным источником для изучения двора Елены Глинской. С той же тщательностью, выдающей местнический интерес, указывается, кто где сидел во время застолья, ставшего кульминацией великокняжеского приема. «А после стола, — завершает свой рассказ летописец, — великая государыни подавала чашу царицы да туто ее и дарила, да и отпустила ее на подворье…»[422]
Можно согласиться с П. Ниче в том, что приведенный отрывок, представляющий собой настоящий апофеоз «великой государыни», полностью соответствует тенденции Летописца начала царства, прославляющего мать великого князя[423]. Но, несмотря на тенденциозность этого источника, нет оснований ставить под сомнение фактическую основу описанных в нем событий конца 1535 — начала 1536 г., которая подтверждается кратким известием Воскресенской летописи о «пожаловании» Шигалея и данной ему великим князем аудиенции