— Антон, как ты себя чувствуешь? — голос профессора был громким. Его должны были слышать даже в самом отдаленном конце этого зала.
Я промолчал, потому что ничего не хотел говорить. В этот момент на меня навалилась такая дикая усталость, как будто все дни ожидания операции материализовались в одно мгновение и придавили меня своей бессмысленной тяжестью. Передать всю мою гамму чувств в тот момент я не в состоянии. Пять месяцев я чего-то жду, мне при этом обещают, а в результате «год-два, не более».
Я смотрел на лица, плывущие в полумраке амфитеатра, и мне хотелось кричать. Если бы уважаемый профессор хоть немного, самую капельку попробовал горечь моего отчаяния, почувствовал самую малость того, что чувствовал и переживал в тот момент я… Но в тот момент у меня не было сил кричать. У меня ничего больше не осталось.
Если бы они только знали, как я хотел жить.
И как я ненавидел в тот момент свою жизнь.
В течение сорока пяти минут, пока профессор давал свое представление, я так и не произнес ни слова.
Я часто задавался вопросом, почему профессор Демичев отказался меня оперировать, ведь в случае гибели пациента на операционном столе ему ничего не грозило: все было согласовано со мной, и я, в случае моей смерти, претензий профессору предъявлять не собирался… И вот к какому выводу пришел. Профессор боялся. Боялся за свой авторитет. Профессор должен был одерживать победы и делать блестящие операции. Смерь пациента от его рук — это пятно на его репутацию. Зачем портить свою профессиональную биографию смертью какого-то человекообразного существа, которое даже после успешной операции не прибавит профессору славы? Зря тогда профессор струсил. Сейчас бы я его не упрекал.
После обеда я начал прислушиваться к разговорам, доносящимся из коридора. Обычно это срабатывало, и если добросовестно напрягаться, то можно было слышать все, что там происходило, и быть заранее готовым. К примеру, если кого-то в нашей палате должны были оперировать, мы всегда старались уловить, когда по коридору загремит каталка или когда там вдали кто-нибудь произнесет имя ждущего операции. Сейчас я ожидал машины, которая должна отвезти меня домой.
— За Борисовым машина.
Я услышал. Я уже был готов к отъезду. Тяжело переживал лишь то, что все эти месяцы я пролежал здесь впустую.
Дома все оставалось по-прежнему. Вот только в состоянии здоровья бабушки большого изменения не произошло. Ее немного подлечили в больнице, но по утрам, как и раньше, она чувствовала сильную слабость. Все чаще и чаще в тот момент, когда начинала что-то делать, хваталась за сердце, садилась на ближайший стул, клала в рот таблетку нитроглицерина и после этого в течение получаса только сидела, думая о чем-то своем, приходила в себя.