— Семен пошутил и нацарапал гвоздем, сотрет. Какая там самореклама? — заступился Гайдуков.
Седлецкий усмехнулся.
Я вовсе не думал шутить и не собираюсь уничтожать надпись. Мне подарили новый автомат. Вам завидно? Признайтесь!
— Кто завидует? Есть чему… — укоризненно покачал головой Гуренко.
— А мне так нравится, — нахмурился Седлецкий. — Можете не читать чужих надписей.
— Друзья, вот картинка: Седлецкий едет на попутной машине в армию. Рядом сидят незнакомые бойцы и офицеры. Им хорошо видна надпись на автомате. Так вот кто их спутник! Читайте, завидуйте, — рассмеялся Бобрышев. — Едет фронтовая знаменитость!
— Это мое личное дело! — выкрикнул Седлецкий.
Вошел шофер. Все замолчали. Ковинько нарезал хлеб, Гайдуков достал из шкафа самодельные бумажные салфетки и пригласил товарищей к столу. Ели вяло, без аппетита. Разговор не ладился. Молча распили бутылку кагора, но и вино не подняло настроения.
Гайдуков злился на Седлецкого. «Черт возьми, одна капля дегтя — и все испорчено». Все же он попытался развеселить компанию и рассказал новый анекдот о военторге. Анекдот был довольно остроумен, но встретили его равнодушно. До конца обеда Виктору так и не удалось разбить ледок натянутости и принужденности.
Ковинько внес в комнату сиденье от машины и потертую спинку дивана.
— Это же превосходно! — Бобрышев потрогал рукой пружины. — Постель обеспечена. Теперь ночи короткие, да и некогда залеживаться. Мне с Юрием Сергеевичем ехать в одном направлении. Мы уйдем до рассвета, ночью больше попутных машин.
— Если хочешь, Ковинько подбросит вас до контрольно-пропускного пункта, — предложил Гайдуков.
— А зачем? Здесь каких-нибудь пять минут ходьбы, — возразил Бобрышев.
— Так где же мы устроим капитана Седлецкого? — обратился Гайдуков к шоферу.
— Не беспокойтесь, товарищ капитан в обиде не будет. — И, почесав затылок, Ковинько достал из шкафа плащ-палатку. — Устроим…
На рассвете Гайдуков услышал сквозь сон, как Седлецкий, сопя, топтался у стола. Потом что-то упало, звякнуло и с шумом покатилось. Майор открыл глаза.
— Ты что тут?..
— А, черт! — распахнув окно, Седлецкий швырял в кусты какие-то предметы.
Гайдуков вскочил с кушетки. Он никогда не видал поэта таким разъяренным. Его волосы были взъерошены, глаза сверкали.
— Ах, черт, ах ты, черт! — восклицал Седлецкий. В окно летели банки из-под консервов и щербатые горшки. На одном из горшков Гайдуков прочел надпись: «Поэту Седлецкому от благодарных жителей Свободы». У Виктора запрыгали кончики усов, он расхохотался.
— И ты с ними заодно? Задумали меня разыгрывать… — Седлецкий схватил последний горшок, швырнул его в сад.