На кухне начинялись колбасы и кендюх, шпиговался салом и чесноком окорок, жарились в печи кровянки, что-то шкворчало в горшках, высоко обложенных на припечке жаркими углями.
— Настя, золотце, детка моя, там три доски с сучками, — появлялся на кухне Вася, одетый в свою неизменную спецовку с яркими значками-наградами. — Иди, мамочка, кинь оком: класть их или откинуть?
Распарившейся возле печи Насте было не до Васи, и она отвечала ему:
— Клади, Вася, клади. Клеенкой накроется — не видно будет. Выпей рюмочку и клади. Сам налей, вон на окошке стоит, и закуси чем-нибудь. Да много не наливай, а то еще топором поранишься.
— Настя, мамочка, ягодка моя, ты ж меня знаешь! — сипел в ответ Вася, наливая себе рюмочку. — Все, как надо, будет. Я за свою работу головой отвечаю. На меня ни один человек не обидится.
— Да что я, не знаю? — отвечала Настя. — Ты закуси, закуси! Вот ухвати вилкой печенку жареную!
— Не хочу, Настя, золотце, счастье мое! Я закурю лучше, — Вася лез в карман за махорочкой. — Я никого никогда не обдурил. Потому и меня не обдурят. А если захотят обдурить, я мигом догадаюсь. Глянул — и все понял.
— А как же! — отвечала Настя, держа на весу кишку и заталкивая в нее начинку. — Каждый понимает, когда его обманывают.
— Не скажи, Настя, не скажи, золотце, — говорил Вася, чадя вонючей махоркой. — Я тебе, мамочка, вчерашний пример приведу. Сергуня Музы́ка дом через нашу контору ремонтирует. Пришел он вчера с другом — ты его видела, он тоже моряк. Ну, пошли мы смету составлять. Сам Кавун наш, прораб, я и Гмыря. Ну, обмерили, посчитали, на две тыщи восемьсот переделка потянула, с верандой, конечно. И Кавун Сергею говорит: «Если прямо сейчас полную сумму оплатите, прямо с понедельника начнем». Я-то знаю, что он брешет. Он этих подрядов по всему городу нахватал, а в кадрах текучка. Клянусь тебе, мамочка, хорошо, как через месяц матерьял завезут. Сергуне бы так сказать: «Как рабочих пришлете, так и заплачу». Тогда б и Кавун раскумекал, что его обман раскрыт.
— А вы б тому моряку намекнули, если знали, — сказала Васе чернобровая женщина, помогавшая Насте.
— Мамочка, рыбка моя, я ему кивал и моргал, да у него вот тут не сработало! — Вася постучал себя костяшками пальцев по голове. — Я вечером пришел к нему и говорю: «Что ж ты, Серега, я ж тебе моргал!» Так, ягодка моя, думаете, что он? «Я, говорит, деньги внес, значит, сделают».
— Хороший он парень, Сережа, — сказала Настя. — Я с ним вчера на улице разговаривала: самостоятельный такой и серьезный. Вот вам и без родителей рос!
— А зачем им теперь родители? — отозвалась другая помощница Насти, достававшая из печи противни с пахучими кровянками. — Им теперь дружки-подружки дороже. Выдрющиваются один перед другим с гитарами да транзисторами. Понавешают их на шею, волосья распустят и метут клешами землю. Ото и все ихнее занятие.