— Где мать? — сердито спросил он, войдя в дом прямо в пыльных сапожищах, хотя у них не принято было ходить в обуви по лакированным полам и ковровым дорожкам.
— Ушла в лагерь, — сказала Саша.
— Ты знаешь, что она натворила?
— Знаю, — ответила Саша.
— Ох, Саша, Саша!.. Что мне делать, как мне жить на белом свете? — Гнат Серобаба заходил по ковровой дорожке, не думая о том, что портит своими грязными сапогами пышный ворс.
— Я сама не знаю, как мне жить, а ты у меня спрашиваешь, — грустно сказала Саша.
— Ах, гадость! За что я мучаюсь? Опозорила, оплевала! Доколь же мне терпеть?
— Папа, не говори так. Это моя мать, и я ее люблю, — сказала Саша.
— А я? Я тебе кто?
— Отец. И я тебя тоже люблю, — ответила она.
— Всех-то ты любишь! Мать любишь, меня любишь, жениха своего любишь. Откуда столько любви берется?
— Папа, не злись, — тихо попросила Саша. — Мне вас обоих жалко. Почему вы не разойдетесь по-хорошему? Всю жизнь вы друг друга мучаете.
— А-а… Ну, спасибо, спасибо тебе!.. — трагическим голосом воскликнул Гнат Серобаба. — Дожился Гнат, дожился!.. На работе меня каждый слесарь уважает, на работе от всех почтение, а дома вот что делается! Дома пекло небесное… Так лучше пошел я. Так и знай: поеду сейчас по колхозам и не ждите меня! Не-ет, теперь вы меня не ждите!.. — И он выскочил из дому, хлопнув дверью.
Вечером Саша сидела во дворе на качелях (они были сделаны, когда она была еще маленькой), чуть-чуть покачивалась и смотрела, как зажигаются в далеком синем небе яркие и тусклые звездочки. Она была одна дома. Мать приходила с работы поздно, в двенадцатом часу, отец, должно быть, выполнил свою угрозу — уехал в какой-нибудь колхоз и неизвестно, когда вернется. Жених ее и будущий муж Гриша Кривошей поступает в Гомеле в железнодорожный институт. Гриша выдержал уже три экзамена и завтра сдает последний. Он четвертый год поступает в институт, вернее, в разные институты. Трижды не прошел по конкурсу и завтра будет известно, пройдет ли он в четвертый раз. Может, и пройдет, может… Но сам Гриша не очень жаждет стать студентом и вряд ли поступал бы в четвертый раз, если б не настаивали родители. Уезжая в Гомель, он сказал Саше, что будет рад, если не поступит, потому что учиться пять лет — это великая мука. Гриша был убежден, что лучше слесарить в депо, чем зубрить книжки.
Саша покачивалась на качелях, смотрела на яркие звезды и не думала ни о Грише, ни о его экзаменах, ни о его письмах, которые приходят из Гомеля и в которых тысячу раз повторяется слово «люблю». И вообще ни о чем не думала она. Просто сидела на качелях и смотрела на звезды.