— Ей-богу, сам Филька на машине прикатил. Польку с женихом сюда доставил, — со знанием дела сказала Марфа и поправила одним пальцем косынку на голове, оставив над левой бровью черную загогулину, похожую на чертячий рог.
— Неужели ж венчаться будут? — Палашка хлестнула себя пятерней по щеке, убивая впившегося комара, и щека ее немедленно разукрасилась меловой лилией.
— Не иначе. Только в секрете пока держат.
— Как не держать? Филька все ж таки партейный. А ну как узнают да с поста скинут?
— Кого и скинут, а до него спробуй добраться. Он вон куда вознесся! — убежденно сказала Марфа и вновь поправила косынку, оставив над другой бровью чертячий рог.
— Так и с бо́льших постов гонят. Вон какие головы летели, — позволила не согласиться с Марфой Палашка.
— Гонят, да смотря кого. Там небось знают, кого прогнать, а кого оставить, — не сдавалась Марфа.
Палашка снова собралась было возразить, но отчего-то передумала. Захлопнула рот, махнула рукой и медленно побрела к калитке, где стояла тесовая скамеечка. Марфа последовала за ней. Обе сели на скамеечку. Палашка устало вздохнула и сказала безотносительно:
— Ох, дела твои, господи боже!
Марфа тоже вздохнула и поддакнула:
— Ох, дела… Такие, что не придумаешь.
После этого они помолчали, вроде загрустили.
— Ох, день какой жаркий, — скорбно сказала Палашка. — Чисто вся спина взмокла, вроде из бани выскочила. — Она обратила глаза к высокому солнцу, бледно желтевшему в вылинявшем небе.
Жаркий воздух шевелился над улочкой, как живое ползучее существо. От этого солнце виделось, как бы в дымке, но глазам было колко на него смотреть. И Палашка, сморщась на колкое солнышко, громко и смачно чихнула.
— На здоровьечко, — пожелала ей Марфа и вернулась к теме о погоде: — Градусов тридцать будет. А по радио брехали — с осадками.
— Какое там здоровьечко. — Палашка звучно высморкалась в заляпанный мелом фартук. — Этой ночью разов сто чихала. — И еще раз высморкавшись, сказала: — Сходить и себе, что ли, на спасовку в церкву, посмотреть на венчанье? Я, считай, никогда в церкву не ходила.
— Когда б она в городе була, твоя церква. А то мыслимо ли: пять верст до Гороховки да назад столько же.
— Так оно и автобусом можно.
— Разве ж в него на спасовку влезешь? Там тебе все печенки с селезенками сомнут.
— Это так, — согласилась Палашка и, поведя глазами на ворота Огурцов, добавила: — А все ж рисковый Филька. Другой бы поостерегся.
— Он и парнем рисковый был, — ответила Марфа. — Помнишь, как шпекулировал после войны?
— Чего ж мне не помнить? — удивилась Палашка. — Да и кто тогда не шпекулировал? Голод заставлял по поездам мотаться. Я сама тогда страх сколько материи разной перепродала. Москвичи и ластик, и бязь, и сарпинку привезут, у меня на квартиру станут. Я за нее — и на базар. Сама продаю и сама трясусь, чтоб милиция не споймала. И за солью, помню, аж за Херсон ездила.