— Напрасно стараетесь, ничего вам не скажу, потому что… — Бушер замялся, подумал и добавил: — Потому что ничего не знаю, ничего не помню.
— Ваши друзья освежат вашу память во время суда.
— Никого не знаю.
— Вы только что утверждали, что Хельмиг лжет. Значит, его-то знаете…
— Презираю этих марионеток… Знать их не хочу!
— Почему же вы тогда следили за теми, кто навещает Хельмига в больнице, почему преследовали Хельми Карлсон?
Бушер открыл рот, но, ничего не сказав, снова его закрыл.
Курилов постучал ручкой по столу и строго спросил;
— Будете отвечать?
Бушер выпрямился.
— Не буду.
— Уведите арестованного, — приказал Курилов своему помощнику.
Через два дня на столе у Курилова лежал результат лабораторного анализа: волосы Бушера идентичны с теми, которые были зажаты в кулаке убитой Хельми Карлсон. Курилов велел привести Бушера и, показав ему копию анализа, сказал:
— Вот, можете прочесть. Надеюсь, настолько-то понимаете русский язык?!
Бушер молча кивнул, недоверчиво взял лист и стал читать. Делал он это с трудом, на последних словах споткнулся глазами, руки у него затряслись. Он разорвал бумагу, быстро вскочил, его злобный взгляд впился в Курилова, казалось, он готов был на него броситься.
— Не хотите признаться, но вот вам неопровержимое доказательство, что вы убили Карлсон. Еще раз советую: признайтесь во всем, только так вы можете облегчить свою судьбу…
— Ха, ха, ха! — истерически засмеялся Бушер. — У вас облегчишь… Разве что цветы на могилу получишь!
— Об этом можете попросить своих друзей, — сухо ответил Курилов.
Бушер выпрямился, открыл рот, словно собираясь что-то сказать, но тут же его голова поникла, и он глухо пробурчал:
— Ничего не знаю, ни о чем не помню!
Курилов велел увести арестованного. На этом для Бушера закончилась серия допросов.
В ресторане ленинградской гостиницы «Астория» сидело четверо: двое мужчин и две женщины. Обе женщины были молодые и красивые: высокая худощавая блондинка с самоуверенным выражением лица и, меньшая ростом, очевидно, более молодая, шатенка, с обворожительной улыбкой.
Они говорили по-немецки, донимали блондинку ее привязанностью к собакам и перетряхивали косточки ее любимца.
— Да разве это собака… — бросил первую стрелу мужчина со шрамом на лице.
— Оставь его, это чистая раса.
— Она теперь в моде, — с усмешкой сказал второй мужчина с плешью в прилизанных волосах.
Женщина с обворожительной улыбкой поджала губы. Видимо, ей не нравилось, что мужчины больше шутили с самоуверенной блондинкой, а она была вынуждена скучать перед своим бокалом. Чувствовалось, что она была или хорошо воспитана, или слишком горда для того, чтобы открыть свои чувства. Наконец к ней повернулся мужчина со шрамом: