— Так это он… — прошептал я.
— Да. Завтра позвоните ему, — быстро проговорил незнакомец и отошел к своим коллегам.
Шервиц стоял возле Эрны, жестикулировал руками, пытаясь доказать представителям госбезопасности что-то такое, чего я из-за вокзального шума не расслышал. Я подвинулся к нему ближе. Он схватил меня за руку и зашептал по-немецки: «Ради бога, что происходит? Эти парни вроде собираются увести Эрну».
— У них есть для этого причины… И письменное разрешение тоже, — ответил я.
— Это правда? — переспросил инженер и обратился к мужчине, стоявшему рядом с Эрной: — Разве так можно: просто взять и увести даму… Кто вам дал на это право?
— Я не обязан давать объяснения, — был ответ, — но ради вашего спокойствия могу показать вам письменное разрешение на арест гражданки Эрны Боргерт. Пожалуйста…
Потрясенный защитник очаровательной дамы уставился глазами в отпечатанный типографским способом документ, а когда внимательно прочитал, схватился за голову:
— Боже, Эрна, что ты наделала…
— Пожалуйста, возьмите себя в руки, — сказал один из работников безопасности. — Попрощайтесь со своей дамой…
Тем временем Шеллнер кричал:
— Вы не имеете права меня арестовывать. Я подданный немецкого рейха…
В гневе и бессильной злобе он выражался по-немецки, и мало кто из прохожих его понимал. Сообразив, наконец, это, он выпрямился, поправил галстук и промычал:
— Это вам дорого обойдется!
Эрна стояла как вкопанная. Губы у нее были плотно сжаты, и когда Шервиц хотел ее поцеловать, она уклонилась, сказав с досадой:
— Оставь, я не люблю сцен…
И медленно пошла к выходу в сопровождении двух молодых мужчин. За ней, окруженный четырьмя сотрудниками госбезопасности, размеренно вышагивал Шеллнер. Он высоко поднял голову и смотрел вверх, как будто бы ничего не хотел вокруг себя видеть.
«Красная стрела» ушла, а Шервиц все еще стоял без движения. Невидящими глазами он уставился на выход из вокзала, в котором исчезла Эрна. Я глянул — в глазах у него были слезы. Я пытался его успокоить:
— Не расстраивайтесь, друг. Кто знает, что у этой женщины на душе…
— Мне кажется, в первую очередь я, — сокрушенно сказал он.
— Вряд ли это облегчит ей совесть… Взбодритесь, вы же мужчина…
— Поймите, я ее любил, как…
— Как Хельми? — прервал я. Инженер весь затрясся:
— Зачем вы о ней? Эрна совсем другая…
— Пойдемте-ка, — предложил я. — Об этом мне расскажете дома. Не стоит говорить о таких делах при шуме поездов.
Скоро мы были у меня на квартире. Шервиц опустился в кресло и не мог произнести ни слова. Он разглядывал бокал с вином, который держал в руках, затем отпил из него и, вздохнув, спросил: