Сигнальщик рядом с Вадимом Соколом приложил к губам рог. Над рекой разнесся протяжный звук и густой кустарник вдоль переправы, обнажая прикрытую засекой пехоту, упал в воду. «Назад!» — видя это, хотел выкрикнуть Владимирко. Но было поздно. Венед все же перехитрил его. Он заранее подготовился к прорыву галицкой дружины, которую могла остановить только занявшая выгодную позицию пехота, и все, что оставалось князю, отдать команду половцам прикрыть своих воинов. Лукоморцы повеление нанимателя выполнили и снова их стрелы полетели во врагов, но дружинникам от этого было не легче. Почти четыре сотни всадников сгрудились на широкой переправе и уперлись в острые колья засеки, через которую змеей петляла прикрытая щитоносцами дорога. Развернуться было нельзя, и про отступление никто из храбрецов не думал. Нужно было прорываться и Ярослав, который находился на острие атаки, повел своих воинов вперед. Однако стрелы тюрок, сулицы и короткие болты самострелов, которых у противника оказалось немало, остановили порыв Младшей дружины. Сотни мертвых воинов и дорогих лошадей образовали перед вражеским укреплением дополнительный вал и, глядя на своих умирающих дружинников, элиту галицкого войска, князь застонал и попытался отыскать взглядом сына. Ярослав, слава Богу, был жив. Телохранители прикрывали княжича от стрел и дротиков, а потом, когда задние ряды бронированных сотен смогли отойти назад и выползли из воды, дружинники, теряя товарищей, вытащили его на «свой» берег.
Первая атака галичан окончилась неудачей и Владимирко Володаревич, на глаз прикинув потери, решил, что потерял двести воинов. Не каких-то там наемников или крестьян — этих не жалко, а дружинников, которые являются оплотом его власти. Ну, а противник лишился всего нескольких десятков бойцов, и хотя половцы продолжали осыпать вражеский берег стрелами, взамен от стрельбы мощных арбалетов теряя своих воинов, противник не отступал. И бросив очередной взгляд на заваленную трупами переправу, князь тяжко вздохнул, и направился навстречу сыну.
— Отец! — воскликнул Ярослав и спрыгнул с нервно хрипящего коня, в теле которого болталось две стрелы. — Как же так!? Нас перехитрили! Я не смог! Да…
— Молчи, — Владимирко Володаревич оборвал Ярослава. — Я знаю, что ты хочешь сказать, и понимаю твои чувства.
Князь, в самом деле, понимал сына, потому что сам неоднократно терпел поражения. Боль, страх, злость, обида и непонимание. Вот что было в душе Ярослава и ему надо было выплеснуть это из себя. Однако он будущий правитель, возможно, король самостоятельного государства, а значит, обязан держать себя в руках и быть спокойным, по крайней мере, на людях.