— Я никогда бы этого не сделала, — напряженно произнесла она. — Какой у меня оставался выбор, когда я осознала, что в моем чреве растет наш ребенок? Генри был очень добр ко мне. Он знал о моем положении и закрыл на него глаза.
— Вот почему ты вышла за него. Наконец я это понял. Ты думала, что я бросил тебя.
— Все эти годы, — прошептала она.
— Ты была моей единственной любовью, Арабелла. Моей душой. Моей жизнью. — Его голос сорвался, словно разрушилась последняя преграда, удерживающая бурю чувств под контролем. Доминик вскочил на ноги. — Будь он проклят и обречен в аду на самые страшные муки, мой отец! Проклятье, Арабелла! Я бы убил его собственными руками, если бы он по-прежнему был жив! — Голос Доминика дрожал от почти не сдерживаемых эмоций. — У меня есть сын, Арабелла, а я ничего не знал! У меня есть сын!
Слова сами собой рвались из его горла. Доминик отвернулся и изо всех сил ударил кулаком по двери. Опустив голову, он стоял, тяжело дыша. В воцарившейся тишине Арабелла слышала только его прерывистое дыхание. Наконец Доминик обернулся, поднял на нее взгляд, полный муки, которую оказалось невыносимо видеть.
— Скажи мне, Арабелла, — тихо попросил Доминик, — мой отец знал и об этом... обстоятельстве тоже?
— Нет. — Что ж, по крайней мере, ему не придется мучиться еще и из-за этого. — Мой отец был весьма гордым человеком. Он сказал, что, поскольку герцог вполне ясно выразил свои чувства и мнение, нам не пристало падать перед ним ниц и умолять. Он считал, что мы совершили ошибку, взяв его деньги, — можно было подумать, ты один из средневековых феодалов, платящих выкуп за право первой брачной ночи с невестой кого-то из своих крестьян.
Доминик содрогнулся, услышав эти слова, и снова повернулся к Арабелле:
— Так ты уехала, чтобы я ничего не узнал.
— Это было одним из требований герцога. Генри растил Арчи как своего собственного сына, хотя правда была видна невооруженным глазом.
Доминик выглядел так, словно вот-вот сломается, он закрыл глаза. Она услышала тихий шепот:
— Боже мой, Арабелла...
На двери за его спиной осталась кровавая полоса. Все происходящее казалось дурным сном. Доминик вовсе не бросил ее, не покинул. Вообще не хотел оставлять ее. Эта правда обнажила еще более страшную трагедию, чем та, которую каждый из них переживал все эти годы. Страшную для Доминика, для нее, и особенно для их сына, спящего сейчас в комнате наверху.
— У тебя кровь идет, — безжизненно заметила Арабелла.
Доминик даже не взглянул на свою руку со сбитыми окровавленными костяшками.
— Я должен был быть рядом, Арабелла, защитить тебя, уберечь.