— Я в этом не сомневался, — сказал Ник, и только в таких словах он и мог выразить всю свою ненависть к этой даме, к ее жеманству, ее мелочности, ее невыносимому самодовольству, к тому, как она гордилась остатками былой красоты — своими холодными синими глазами и орлиным профилем — и как презирала работу мужа и его коллег и ассистентов — все, как на подбор, жалкие неудачники по сравнению с людьми, за которых она могла бы выйти замуж, не будь она в 1923 году так глупа. Для группы, работавшей под руководством Хэншела, строение атомного ядра и то не представлялось такой тайной, как вопрос, почему подобный человек терпит ее болтливое чванство, почему он не выгонит ее, дав ей хорошего пинка в ее надменный зад; но из лояльности к шефу они старались находить для него оправдания, хотя женатым сотрудникам бывало нелегко умиротворять своих жен, восстававших против ее мелочной тирании.
— Ваш новый образ жизни, должно быть, ей очень нравится.
— Он больше соответствует ее характеру, — ответил Хэншел доверительно. — Правда, Эдит обычно остается в Вашингтоне и редко ездит со мной. Все же эта новая обстановка подходит для нее гораздо больше. Вы ведь знаете, Эдит так и не удалось приспособиться к унылому однообразию университетской жизни. Она всегда стремилась к чему-то более…
Она всегда была дурой, чуть не сказал Ник, но вместо этого помолчал минуту, а затем спросил:
— И вы не скучаете по исследовательской работе? По лаборатории?
— Скучаю? — Хэншел посмотрел на него и медленно улыбнулся. — Я испытываю невыразимое облегчение, точно у меня жернов с шеи сняли. Раньше, когда физик старел и терял то, что делало его хорошим физиком, он полностью выходил в тираж. Вы ведь сами знаете, что такое состарившийся исследователь — лабораторные приборы, из года в год покрывающиеся пылью, потому что новых опытов больше не ставится, это выражение его лица, когда он входит в комнату, где идет чей-то чужой семинар или коллоквиум, или забредает в чужую лабораторию; ну, вы знаете — страшная грусть, стыд, смущение. Такие люди похожи на призраков и чувствуют себя призраками. Даже жены считают их стариками. Ну, а мне не приходится испытывать ничего подобного. Я тружусь. У меня увлекательная работа. Только теперь я по-настоящему почувствовал вкус к жизни. Мир для физиков изменился, Ник.
— Это мы во многом его изменили.
— Вы правы, черт побери! — воскликнул Хэншел. — Мы его всегда меняли. Но прежде эти перемены замечались только через пятьдесят лет. А теперь мы так его изменили, что человечество сразу поняло, чего мы добились. Впервые в истории эти сукины дети отвечают за то, что делают, под угрозой собственной гибели. И надо сказать, давно пора.