— Не надо, Ник, — сказала она умоляюще.
— Нет, — ответил он, — я не хочу сказать ничего плохого. Ты поступила правильно. Теперь я могу это признать.
Ее глаза были полны сострадания.
— Ну, что я могу на это сказать?
— Ничего не надо говорить, — ответил он тихо.
— Может быть, тебе расхотелось завтракать со мной? — спросила она. Может, мне просто уйти?
Он хотел именно этого, но отрицательно покачал головой.
— Это было бы слишком глупо. Мне же хочется с тобой поговорить. И я рад, что твое желание сбылось. Я всегда хотел, чтобы ты была счастлива. Я ведь просто не знал, что для этого надо сделать, а если и знал, то не мог, потому что я — это я. Ради бога, Руфи, не уходи.
— Расскажи мне, что ты поделываешь, — попросила она, когда они сели за столик. — Каждый раз, когда я читаю о каком-нибудь съезде ученых, я всегда думаю, не там ли ты и как ты оцениваешь то, что газеты называют «самым сенсационным успехом за много лет» — ведь прежде ты всегда над ними смеялся.
— Я работаю, — сказал он, — иногда хорошо, иногда — нет.
— У тебя такой усталый голос!
— Я не устал, — улыбнулся он. — Я не переутомлен.
— Но прежде ты всегда был так увлечен своей работой! Когда ты о ней говорил, казалось, что в мире нет ничего интереснее. Все начинали завидовать, что не работают вместе с тобой. Тебе надоело?
— Надоела работа? Конечно, нет! Я тебе уже сказал, что все в порядке. Дела идут очень хорошо. — Он снова улыбнулся ей. — А как ты?
— Очень хорошо, — помолчав, сказала она, слегка изменившимся голосом.
— Ты хотела бы сказать — так хорошо, как ты и не мечтала, и теперь ты счастливее, чем могла надеяться. Но ты не говоришь этого, потому что боишься сделать мне больно, — мягко заметил он.
Она кивнула, как провинившаяся маленькая девочка.
— Ники, ты всегда знал меня гораздо лучше, чем я тебя. Я всегда надеялась — половиной сердца, во всяком случае, — что ты еще встретишь какую-нибудь чудесную женщину, гораздо более умную и чуткую, чем я, и она даст тебе то, что тебе нужно. Правда, только половиной.
— А другой половиной?
Она чуть-чуть пожала плечами и улыбнулась.
— Не будем говорить об этом. Ведь я все-таки женщина, и это мне было бы очень больно, ужасно больно… Наверно, я дурочка, что признаюсь в этом. Ах, Ники, если бы ты только знал, как я сожалею о том, что с тобой сделала, или, вернее, о том, чего не сделала для тебя. Иногда по ночам ты говорил со мной, и я знала, что ты взываешь о спасении, как утопающий, и ничем не могла тебе помочь. Я не знала, что можно сделать. Вспоминая эти ночи, я чувствую себя безмерно виноватой, но не знаю, в чем я виновата. Это и есть самое страшное. Женщина так беспомощна рядом с тобой! Ники, сообщить тебе, когда родится мой ребенок? — спросила она тихо.