Частушки красноармейские и о Красной Армии - Василий Васильевич Князев

Частушки красноармейские и о Красной Армии

Сознательный защитник советской власти стоит на страже завоеваний своей революции, каждый момент готов ощетинившемуся врагу дать колючий смертоносный отпор:Мы изжить хотим напасти,Чтоб покой себе добыть,А врагов советской власти —Били, бьем и будем бить.

Читать Частушки красноармейские и о Красной Армии (Князев) полностью

Красная армия в частушках

I

Везде и всюду, кроме Советских Республик, армия, это — остроотточенные, покорно-готовые, как к обороне, так и к захватническим нападениям, «штыки».

И — только.

Этим и ограничивается их жизненная роль.

Остроотточенность и покорная готовность (иными словами боеспособность) создается особыми приемами казарменного воспитания, лучше всего переданными солдатской прибауткой недоброго нашего, дооктябрьского, прошлого:

«Руки — по швам,
Голову — в карман».

Дисциплина и человек — автомат!

Солдат не должен мыслить. Солдат не имеет права мыслить. Мыслит за него — начальство.

Техника казарменного воспитания, опять-таки, лучше всего обрисована солдатскими пословицами и прибаутками:

«Недовернешься — бьют, и перевернешься — бьют»
«Бритвы нет, так шило бреет;
«Шубы нет, так палка греет»…

Битье, битье и битье!

Отсылаем читателей к повести Куприна «Поединок», некоторые страницы которой целиком посвящены изображению этой палочной и зубодробительной системы превращения мыслящего живого человека в покорно-готовый и остро-отточенный «ШТЫК».

Вернувшись в деревню, искалеченный человек приходится здесь не ко двору, чувствует себя чужаком, мучается и доставляет невыразимые мучения окружающим. Об этом хорошо передано в рассказе Соболя — «Порченный», посвященном такому, изуродованному царской казармой, пахарю.

II

«Солдат отрезанный ломоть»…
«Солдат — горемыка, хуже лапотного лыка»…
«Двадцать пять лет — солдатский век»…

И не мудрено, поэтому, что стары , дооктябрьские, посвященные солдатчине, частушки, почти сплошь — стоны, жалобы и слезы.

Жалобы, стоны и слезы начиняются непосредственно с момента отправления в город, в ненавистный «приемный дом».

Девушка, невеста новобранца, поет:

Городской приемный дом,
Сгори ты синиим огнем;
Сгори ты синиим огнем—
Чтоб не сдавали Колю в нем!

А сам жених, рекрут, такими словами передает свое душевное состояние перед черной разлукой:

Ты сыграй, а я спою
Про участь горькую мою;
Участь горькая моя —
Сдают в солдатушки меня.

Или, еще более определенно:

Пойду, выду на могилу,
Разбужу родную мать:
«Ты вставай, родная мать,
Со мною горе горевать;
Со мною горе горевать—
Меня в солдаты провожать!».

Нет никакой нужды передавать жалобы и стоны слезные следующих этапов: расставание — дорога — город — прием — забрит — казарма.

Дайте ножик повострее,
Тошно сердцу моему:
Моя молодость проходит
В серокаменном дому!

Стоны и жалобы, сплошные моря слез — вот чем сопровождалась «рекрутчина» в старой, дооктябрьской России, вот что видели и слышали в ней сурово-безмолвные стены гробов-казарм.