Сергей, что очень метко, но не очень красиво называется, подсел на Веронику. Он думал, что не сможет прожить без нее и дня. Но, как оказалось, смог и даже не один день. По условиям контракта Кузьмин должен был принимать самое активное участие в оформлении выставки, присутствовать на вернисаже и в последующем… являться в галерею на два дневных часа для общения с посетителями. Эти условия словно были продиктованы лично господином Рицке с целью оставить русского без свободного времени, чтобы тот не смог потратить его на Веронику. Пришлось согласиться с надеждой, что времени на Веронику все же хватит.
Оформление выставки продолжалось несколько дней. Уже к концу второго были готовы рекламные плакаты, буклеты и пригласительные билеты для постоянной клиентуры. На вернисаж были приглашены газетчики, фоторепортеры из модных журналов и телевизионщики с одного из местных, русскоязычных кабельных каналов. Все было солидно, на полном серьезе. Так что Кузьмин ко дню открытия своей первой персональной выставки как-то незаметно порастерял, казалось, неисчерпаемый запас скепсиса относительно успеха этого мероприятия.
Значит, права была Лера, и Гюнтер просто душка? Ведь все шло без обмана! Значит, он хотел Кузьмину только добра. Со стороны, наверное, так и казалось. Но Сергей думал иначе. Своим бескорыстным участием в судьбе русского художника господин Рицке все-таки добился главного: отрезал соперника от своей невесты. Он ловко лишил Кузьмина последних остатков свободного времени, на которые тот рассчитывал, и избрал в качестве своего союзника Оглоблина. Оглоблин ответил согласием на предложение Гюнтера отправить всех незанятых в спектакле в «разведку» по предместьям Берлина с благотворительными концертами: сцены из спектаклей, русские романсы… это был пробный шар. Рицке подумывал о больших гастролях русского театра «Пилигрим», которые он хотел организовать уже не как меценат, а как продюсер.
Между тем репетиции (двухразовые!) конкурсного спектакля, который Оглоблин срочно, по непонятной причине, стал перекраивать, проходили уже не в номере гостиницы, а в условиях, «максимально приближенных к боевым» — на вспомогательной сцене театра, где оглоблинцам предстояло играть. Как водится, сразу выяснилось, что рук не хватает — некому подать, принести, сбегать, переставить, забить, отвинтить, подкрасить, почистить, подклеить… И эти недостающие во множестве руки должна была заменить пара рук Кузьмина. При таком режиме: галерея, театр, галерея, театр, — у него, по идее, не должно было хватать времени даже на звонки. Но он звонил. Первый раз — в день подписания контракта. И это вместо обещания приехать и привезти картину.