— Но ведь долги надо платить, почтенные, — вскричал он сердито. — Римская казна — это не бездонная бочка, из которой можно черпать горстями. Мы дали вам приют, готы, но мы не намерены кормить вас даром.
— Ты дай нам сначала шерстью обрасти, — зло глянул на ректора Алатей, — а уж потом стриги.
— Я не всесилен, — пошел на попятный светлейший Максим. — Поймите и вы меня, рексы. Вказне нет денег. А кормить вас даром торговцы не согласны. К тому же вы не выполняете взятых на себя обязательств — далеко не все готы прошли обряд крещения. Отец Феофилакт жаловался мне недавно на вас.
— Церковь обещала нам поддержку, — сказал дрогнувшим голосом Сафрак. — Но святые отцы не дали нам даже медяка.
Светлейшему Максиму ничего другого не оставалось, как развести руками. За прижимистость служителей церкви ректор нести ответственность не собирался.
— На вашем месте я бы обратился с жалобой к константинопольскому епископу, возможно, он сумеет вам помочь.
Если говорить совсем уж откровенно, то Максиму сейчас было не до готов и их вождей. Ректор решал очень трудную задачу, которую поставила перед ним красавица Целестина, явившаяся в Маркианаполь невесть с какой целью. Целестина была уже далеко не молода, за тридцать-то ей точно перевалило, но удивительно хороша собой. Настолько хороша, что не только затронула сердце влюбчивого Максима, но и разбудила его задремавшую было плоть. Разумеется, ректор знал, что Целестина замужем за префектом Константинополя, сиятельным Софронием, но приехала она в город с рекомендательным письмом самого Петрония, покровителя и доброго гения светлейшего Максима. По слухам, Целестина была любовницей всесильного магистра. Вот это как раз и стало камнем преткновения в отношениях гостьи и хозяина. До Софрония ректору не было никакого дела, а вот ссора с Петронием могла стоить ему головы. Светлейший Максим пытался убедить себя, что далеко не все тайное становится явным и что, возможно, Петроний никогда не узнает о грехопадении своего родственника, но, увы, сомнения оставались. И эти сомнения еще более разжигали страсть и без того влюбленного Максима, ибо что же может быть слаще запретного плода. А этот запретный плод вел себя в присутствии несчастного ректора все более развязно. За короткий срок Целестина стала едва ли не полновластной хозяйкой в чужом дворце и заставила служить себе не только рабов, но и чиновников, подчиненных ректору Максиму.
— Ты ее бойся, — посоветовал ректору нотарий Пордака. — Эта женщина способна раздеть мужчину не только на ночь, но и на всю оставшуюся жизнь.