Мама родная! Оперативник, конечно же, заметил, как я нервничаю и кошусь на шкаф. Наумов уверен, что Саня где-то в квартире, и нарочно его провоцирует! Надеется, что тот сорвется и…
В шкафу чихнули.
Я так остолбенела от ужаса, что даже зажмуриться не смогла.
— А ну, выходи, сволочь! — Наумов сделал на зеркало охотничью стойку с пистолетом. — Руки вверх, и чтобы я их видел!
Створка медленно, с дребезжанием отъехала в сторону. Прямо за ней, по-турецки скрестив ноги, сидел голый бритоголовый «браток», в синеву расписанный татуировками вроде «не забуду мать родную», грудастой тетки (видимо, той самой матери), пауков, волков и прочего животного мира. Выглядели они так, словно не шибко умелый, но старательный художник намалевал их шариковой ручкой, а потом поплевал и растер.
— Слышь, начальник, — забормотал мужик, послушно поднимая руки, — ты, того, не надо! Давай по-хорошему договоримся — я ж так, чисто в гости! И вообще, она сама предложила…
Наумов выругался и опустил пистолет.
— Ты кто такой?
— Ну… эта… типа сосед… за сахаром зашел.
— Скажи еще, за нафталином! — Оперативник матюгнулся.
Я сидела ни жива, ни мертва. Федька, конечно, изумительно скопировал жильца из квартиры напротив, но вдруг Наумову придет в голову попросить у него документы?! Конечно, «идущий на дело» любовник вряд ли станет брать их с собой, однако милиционер может предложить ему пройти в «свою» квартиру. Настоящий Ванек (Иван Сергеевич, бизнес-рэкетир, две судимости) в это время обычно прогуливал пса-боксера — задиристого, дурного, как пробка, и даже внешне чем-то смахивающего на хозяина. Если они столкнутся в коридоре…
— Вали отсюда. — Оперативник указующе ткнул пистолетом и спрятал его в кобуру. — У нас с гражданкой Коробковой серьезный разговор.
— Понял! — Просиявший браток схватил первое, что под руку попалось — мой злосчастный пеньюар, — под его прикрытием выкарабкался из шкафа, старательно задвинул за собой створку, улепетнул в прихожую и громко хлопнул входной дверью. К счастью, раздосадованный опер больше на него не смотрел — Федька, по обычаю домовых, не мог переступить порога квартиры.
— Так у нас все-таки разговор — или мне тоже вещи на выход собирать? — «Крушение личной жизни» придало мне смелости.
— Разговор, — нехотя признал Наумов, возвращаясь к блокноту и ручке. — Но знайте, Елена Викторовна: если бы не показания вашего начальника — к которым, впрочем, у меня нет особого доверия, — то не я бы к вам, а вы к нам приехали! Ваше учреждение уже давно вызывает у нас подозрения!
— Это какие? — Об истинных функциях Госнежконтроля знал весьма ограниченный круг лиц, для остальных он расшифровывался как Государственный контроль за недвижимостью и жильем, подведомственная Минстройархитектуры контора. Собственно наш отдел якобы занимался охраной памятников старины.