Я пропустила их в квартиру, и они на цыпочках прошли в кухню — презабавное было зрелище, в другой раз я бы обязательно над ними посмеялась. Мывшая посуду Варвара Тихоновна изумленно на них посмотрела, но я быстренько отправила ее домой, пообещав, что домою сама. Я достала диктофон, поставила на стол и включила:
— Наслаждайтесь! — и ушла в комнату к Ирочке.
Она лежала на диване, прижимая к себе Ваську, и хотя еще не успела уснуть, но глаза уже слипались. Я поправила подушку и плед и присела с краю.
— Ну, как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, спасибо,— говорила она сонным голосом.— Вы самый добрый человек на свете после моей мамы.
— Спи, малявка,— я начала легонько гладить ее по голове.— Спи.
— Я не малявка, я манявка.
— Хорошо,— я тихонько рассмеялась.— Пусть будет манявка. А еще ты кто?
— Топотуха,— она глубоко, со всхлипом вздохнула и уснула.
Я вернулась на кухню — диктофон был уже выключен.
— Павел,— с искренним восхищением сказал домывший посуду Владимир Иванович, вытирая руки.— Какая это будет графиня Матвеева!
— Ну, помечтайте, помечтайте! — остудила я их пыл.— Насколько я помню, она и раньше замуж не рвалась, а уж после сегодняшнего тем более. А ведь я вас, Пан, предупреждала, говорила, где Ирочка работает. Что ж вы так небрежно к этому отнеслись?
Матвей сидел и молчал. Его обычно ярко-синие глаза, как с ним это всегда бывает в минуты гнева, потемнели, став аж угольно-черными, он сидел, уставившись в одну точку на стене, а сжатые в кулаки руки побелели от напряжения. От него исходили просто физически ощутимые волны неистовой, бешеной ярости, которые бились о стены моей маленькой кухни, отскакивали от них, сталкивались друг с другом и снова отлетали к стенам, отчего воздух сгустился так, что трудно было дышать. И молчание Матвея было еще страшнее, чем если бы он кричал и бросался всем, что попадет ему под руку. Намного страшнее. Поэтому, когда он заговорил, лично я испытала огромное облегчение.
— Кому вы поручили охрану Ирочки, Владимир Иванович? — спросил он таким тоном, что у меня, хотя этот вопрос ко мне и не относился, пробежал по спине холодок.
— Сидору,— сразу став серьезным, ответил тот, садясь в Васькино кресло, и недоуменно пожал плечами.— Что за чертовщина с ним приключилась? Ведь до сих пор нормально работал.
— Вы ошиблись в нем, Владимир Иванович,— Матвей продолжал смотреть в одну точку.— Да и всем остальным не следовало так себя вести по отношению к Ирочке.
— Я все понял, Павел Андреевич,— кивнул головой Пан, чье лицо оставалось при этом совершенно спокойным, даже безразличным.