— В мэтэфэ мой сын может работать и без вашей помощи, — добавил папа.
— Папочка, я сам первый записался, — тихо сказал я.
— Первый, второй, пятый, десятый, а это безобразие! — крикнул папа. — У вас, наверно, в канцелярии не протолкнешься от чиновников, а пасти скот должны дети! Бить за это мало!
Я больше не мог слышать этих криков и тихонько побрел вон из лагеря. Я вышел на луг и наткнулся «а Юльку Пармачеву. Она сидела на траве, и на голове у нее был венок… Она с рук кормила Анюту. Я тоже сорвал пук травы и хотел дать Анюте, но Юлька сказала:
— Иди отсюда, оратор. Сейчас не твоя очередь! Понятно, за такие слова можно было дать Юльке
по венку, но я не стал с ней связываться. Я пошел обратно в лагерь. Здесь меня уже искала мама. Прическа у нее была растрепана, На лице стоялц красные пятна. У папы дергалась верхняя губа. Они поцеловали меня на прощание. Когда они уехали, я даже немного обрадовался. Я пошел в столовую. По дороге меня нагнал Вадим Герасимович.
— Не горюй, — сказал он, — все образуется.
Я погоревал всего один день. Потом все образовалось. Я приехал из лагеря, и мама только три раза вспомнила про коров. А когда к нам пришел дядя Косенков, папин начальник, мама, показывая на меня, Опросила:
— Ну, как вам нравится этот товарищ?
— Герой! — сказал Косенков. — Вырос, поправился, раздался в плечах!
— Он там работал, — похвалился папа. — Даже коров пас!
— Коров? Вот это да! Значит, работяга!
— А как же, — ответил папа. — Работяга первый сорт! Васюковская кость!
Мы открываем театральный сезон…
К нам приехал в гости дядя Коля из Караганды. Вот это дядька! Просто великан! Он носит туфли номер сорок четыре! Он съедает сразу целый батон. Он выпивает по шесть стаканов чаю. Когда он смеется^ в буфете подскакивает посуда, будто во двор въехал грузовик. Такого большого дядьку я еще не встречал.
— Неужели тебе и там весело? — спросила мама. — На тебя разве не действует карагандинский климат, эти морозы, бураны, сильные ветры?
— Когда получаешь такое жалованье, никакой ветер не страшен, — подмигнул папа.
— Ну, а как вы там обходитесь без театра? — не унималась мама.
— У нас есть театр. И, представь, очень неплохой!
— Воображаю, — улыбнулась мама. — Впрочем, ты, вероятно, столько же разбираешься в искусстве, сколько наш глава семейства.
Глава семейства — это папа. Все наши родственники знают, что папа не так хорошо разбирается в искусстве. Зато мама разбирается. Когда к нам приходят гости, папа говорит с ними о политике, футболе и о том, кого из знакомых пошлют осенью на картошку. А мама говорит о театре.