— Нет, все это чудовищно! — шептал Максим, сжимая руку Крайнова. — Мне кажется, я сплю, что в жизни такой чертовщины не может быть.
— В борьбе все средства хороши, — резко сказал Крайнов, — а сейчас Дарвин с его теорией эволюции играет на руку красным. Раз так — к черту Дарвина и да здравствует библия!
— Даже вопреки здравому смыслу?
— Это мы потом разберемся…
На одиннадцатые сутки волнение публики стало особенно бурным. Изысканно одетый, безукоризненно вежливый, но острый и язвительный защитник Дарроу, положив перед собой библию, начал задавать вопросы обвинителю Вильяму Брайану. Едва сдерживая усмешку, он спрашивал:
— Верит ли мистер Брайан в то, что солнце ходит вокруг земли, что небо представляет собою твердь, что Ева создана из ребра Адама, что пророк Иона трое суток провел в желудке кита, что радуга не что иное, как мост между небом и землей?
Престарелый Брайан, поминутно оправляя воротник, глядя вниз, отвечал хрипловатым голосом:
— Да, верю…
Тогда Дарроу под общий смех корреспондентов задал обвинителю последний вопрос:
— Скажите, мистер Брайан, за всю свою жизнь вы что-нибудь читали, кроме библии?
И троекратный кандидат в президенты, один из деятелей республиканской партии, чье имя было известно каждому американцу, ответил внятно:
— Я не стремился к этому, так как не знал, что когда-нибудь буду выступать на суде…
Обескураженные судьи, боясь скандала, вычеркнули из протокола; ответы обвинителя, а обвиняемого Джона Скопса поспешно приговорили к штрафу в сто долларов «за нарушайте законов штата Теннесси». На шестой день после суда «Мистер Вильям Дженнингс Брайан умер в Дайтоне.
Все это время Максим Селищев ходил как в воду опущенный. Ощущение своей никчемности и одиночества не покидало его ни на секунду. Он не знал, чем ему заняться, что делать, как жить дальше. Дайтонский „обезьяний процесс“ вызвал у Максима отвращение.
Даже туповатый, очень недалекий Сэм Кэртис почувствовал, что с „обезьяньим процессом“ получилось неладно. Он помрачнел, на незлобивые нападки сына отвечал нехотя, а как-то за обедом проворчал, уткнувшись в тарелку:
— Если б я знал, что мистер Брайан такой же дурак и осел, как наши фермеры, я ни за что не полез бы в эту кашу. А теперь мне совестно на улицу выйти, каждый мальчишка кричит мне в спину: „Эй, дядя Сэм, займи ума хоть у обезьяны!“
К двум русским офицерам Кэртис относился с неизменным вниманием, по вечерам разговаривал с ними о политике, потчевал фруктовыми соками собственного изготовления.
— Скажи, Гурий, на чьи средства мы тут живем? — спросил однажды Максим. — Кто за нас платит? И долго ли ты намерен тут пробыть?