Несколькими часами позже я уже научилась готовить на костре и даже пробовала вместе с притихшей усталой Луизой мыть посуду в реке неподалеку от лагеря. После гибели Генри и того, как сама я чуть не утонула, вода внушает мне почти первобытный страх, поэтому я держусь у самого берега, хотя течение тут слабое.
Уже темно и поздно, хотя точно времени я не знаю. Соня с Луизой отправляются в нашу палатку переодеться перед сном. От костра тепло, на душе мир и покой, и я догадываюсь: это от того, что Эдмунд рядом. Повернувшись к нему, я смотрю, как на лице его пляшут отсветы пламени.
— Спасибо, Эдмунд. — В лесной тишине голос мой звучит громче обычного.
Он смотрит на меня. В свете костра лицо его кажется моложе.
— За что, мисс?
— За то, что поехали с нами, — неуверенно говорю я. — За то, что заботитесь обо мне.
Он кивает.
— В такие времена… — Ненадолго умолкнув, он смотрит в темноту леса, как будто явственно различает опасности, что ждут впереди. — В такие времена рядом с вами должны быть надежные люди. Люди, которым можно доверять. — Он снова переводит взгляд на меня. — Мне нравится думать, что я возглавляю этот список.
Я улыбаюсь.
— Чистая правда. Вы же член нашей семьи, Эдмунд, как тетя Вирджиния и… ну…
Я не могу произнести при Эдмунде имени Генри. При Эдмунде, который любил моего брата, как собственного сына, и заботился о нем. При Эдмунде, который со слезами переживал утрату, но не обратил ко мне ни единого заслуженного упрека.
Взгляд его снова уходит в сторону. Глядя в ночь, Эдмунд вспоминает то, что ни он, ни я не хотели бы вспоминать.
— Смерть Генри почти раздавила меня. А потом, когда вы уехали… ну, казалось, мне уже больше и жить-то незачем. — Взгляды наши встречаются. Я вижу в его глазах боль, столь же острую, как в день после похорон Генри, когда Эдмунд возил меня попрощаться с Джеймсом. — Я поехал в Лондон с Вирджинией только из-за Элис.
— Из-за Элис? — Представить себе не могу, чтобы сестра посылала мне какую-либо помощь.
Он медленно кивает.
— После вашего отъезда она стала совсем нелюдима. Я не видел ее много дней, а когда наконец увидел, то понял: она потеряна. Ушла в Иномирья.
— А потом? — спрашиваю я.
— Увидев ее взгляд, я осознал, что душа ее с каждым днем становится все черней, и понял: вам никакой союзник лишним не будет. Она, быть может, сейчас отделена от вас океаном, но не обольщайтесь. — Он умолкает на миг и глядит мне прямо в глаза. — Возможно, сейчас, в эту самую минуту она среди нас. И представляет собой ничуть не меньшую угрозу, чем когда вы жили под одной крышей. А быть может, учитывая, какая она отчаянная, — и большую.