Смех смехом, но мне даже Новый год негде встретить. К Ирине не вернуться, у Юли тоже как-то не греет. Квартиру он пока не снял. Можно, конечно, к родителям поехать… Один его знакомый зимовал в гараже, когда разошелся с женой. Поставил буржуйку, холодильник, притащил диван, телевизор, двери утеплил. Машину на улице бросал. Даже гостей иногда в «дом» приглашал. Но по весне гаражи попали под снос из-за строительства кольцевой, и приятель стал бомжом.
А у Чернакова даже гаража нет. Н-да, не достаточно приятный итог – в сорок шесть остаться на улице, да еще без работы, с пенсией в три тысячи. Хотел новую жизнь зачать? Зачинай. Попутного ветра в лысину! Но, с другой стороны – есть любимая женщина, а это не так уж и мало.
«Все мы готовимся к встрече с птичьим гриппом, – вещал задорный голос из динамиков, – давайте спросим у прохожих, как они думают защитить себя и своих близких… Здравствуйте. Как вас зовут?
– Иван Тимофеевич. Пенсионер.
– Вы готовы к встрече с птичьим гриппом?
– Да, конечно. На днях я купил пневматическое ружье и несколько коробок с патронами. С завтрашнего дня начну отстрел голубей, ворон и чаек. Прямо из окна квартиры.
– Вы хорошо стреляете?
– Не знаю, с войны не держал в руках оружия. Но жизнь, как говорится, заставит.
– Что ж, удачи вам и снайперской меткости…
– И вам того же…
Чернаков поменял станцию. Заныл блюз. Знакомая мелодия. Где-то он не так давно ее слышал. Ах да… Уличный музыкант возле Спаса-на-Крови. Они с Юлей шли в Эрмитаж на выставку какого-то знаменитого француза. Машину бросили на канале Грибоедова, чтобы немного прогуляться пешком. Выставка Чернакову не понравилась, он откровенно не понимал, как можно восхищаться черными кляксами и разноцветными полосами, хаотично пачкавшими белый холст. Пьяный слон лучше нарисует…
– Ты что, Слава, это же гениально! – убеждала его Юля. – Неужели не чувствуешь? Он же душу свою на холст выплеснул!
– Слякоть это какая-то, а не душа.
– Ну вот, видишь, до тебя начинает доходить – это же действительно и дождь, и слезы, и тоска.
Чернаков щурился, пытаясь разглядеть дождь, но если дождь с большой натяжкой еще можно было себе представить, то слезы… Увольте. Тоску вот картина точно навевала – такую, что хотелось побыстрее от нее отвернуться. Но Юля не унималась, надеясь, что любовник сможет разглядеть и ощутить то же, что и она.
– Он взял лучшее у позднего Пикассо и раннего Малевича, синтезировал и создал свой шедевр.
– А по-моему, он взял стакан. И не один.
– Лет через двадцать, а может и раньше, на аукционе «Сотби» или «Кристи» это полотно будет стоить не меньше миллиона долларов, – задумчиво произнесла Юля, пропустив мимо ушей реплику про стакан.