А ведь если Диму посадят, она никогда не сможет быть счастлива. Любовь… Все беды из-за любви. Разве Дима ей чужой? Разве не его она любила так, что готова была сжечь все мосты, бросить к его ногам свою мечту. И ведь бросила… Сначала мечту ради Димы, а теперь и Диму. Ради чего? И что с ним теперь будет? Он же не вернется оттуда, а если и вернется, то в каком состоянии? Как она будет жить, зная, что он мучается из-за нее? Разве она разлюбила его окончательно?
Случившееся встряхнуло ее, заставило по-другому посмотреть на ситуацию. Если раньше она часто представляла, как они с Чернаковым начнут новую жизнь, то теперь она начала сомневаться – готова ли она так кардинально изменить свою судьбу. Действительно ли она любит Чернакова? Сейчас она не могла ответить на этот вопрос. Душу переполняли страх, и жалость, и горькое чувство вины, и забытая нежность к мужу, не оставляя места ни для чего иного и ни для кого другого.
Юля посмотрела на Димин карандашный портрет на стене. Она нарисовала его в самый разгар их любви. Тогда они еще не были женаты. И она мечтала, что они всегда будут вместе. И других мужчин для нее не существовало. Она наивно считала, что ее Дима – единственный и на всю жизнь. Счастье представлялось ярким акварельным полотном. Но жизнь внесла в него свои коррективы. Краски потускнели, выцвели, а теперь еще и грязные потеки появились. Акварель ведь не терпит многослойности. Она легкая и прозрачная. А из Юлиного брака эта легкость давно уже ушла. Но и с Чернаковым она не испытывала легкости. В период расцвета их с Димой любви она переживала невероятный подъем, каждый день был наполнен вдохновением и эйфорией, от одной мысли о нем она ощущала возбуждение и внутренний трепет.
Со Славой спокойно и надежно, как-то обстоятельно, но нет этого ощущения полета. Нет пылкости. Может, в силу возраста. Его возраста. Хотя он безусловно опытный любовник, и заботливый. А Дима всегда заботился больше о собственном удовольствии. Но ее это никогда не напрягало. «Какая пошлость, – одернула себя Юля, – я уже сравниваю их в постели». Хотя… Если сравнивать то, что она испытывает, это, как… Как акварельный этюд и картина, написанная маслом, – маслом ведь можно класть несколько слоев, и не будет грязи. А акварель… Бабочка-однодневка, но сколько в ней честности и искренности. Пусть она живет недолго, зато как…
Она снова взглянула на портрет. Какой он все-таки красивый и мужественный.
И ведь с Димой она когда-то тоже чувствовала себя защищенной. Пока не начались эти запои. Она думала, что это от слабоволия, но ведь он пытался убежать от жизни. Почему? Что его не устраивало? Может, проблемы не только в «чеченском синдроме»? Она впервые задала себе этот вопрос. Раньше злилась, переживала, впадала в отчаяние, презирала, ненавидела, пыталась его убеждать, кричала, даже посуду била. Может, что-то произошло с ней самой, и Дима почувствовал эту перемену? Или Дима не смог найти себя в этой жизни – ведь очень непросто найти себя в нашем странном мире. И под его гнетом зачастую ломаются не самые слабые, а самые лучшие. А она не захотела понять. И помочь. И тоже попыталась убежать. В новую любовь. Или иллюзию любви.