Я попытался воссоздать наши отношения с её точки зрения. Воспоминания, в которых я вовсе не был уверен, лились потоком: день, когда мы самовольно вселились в наш дом и всю ночь потом не спали, вздрагивая при каждом шорохе, потому что в любой момент нас оттуда могла вышвырнуть служба охраны. Я написал про её беременность и рождение Джейми — как она сначала боялась, пока роды не начались, и как разревелась от радости, взяв на руки багрового орущего младенца. Я написал, как однажды нам домой позвонил какой-то настойчивый коммивояжер, а она прикинулась абсолютной дурой. «Чё эта?» — мычала она на каждый вопрос, а бедолага вынужден был раз за разом повторять одно и то же. А ещё её как-то остановил на Кингз-роуд человек — из тех, что выманивают у людей инвестиции, — а она притворилась глухонемой и размахивала руками, имитируя язык жестов.
Мои пальцы всё стучали и стучали по клавиатуре. Коллеги-учителя, уборщицы и дневной свет давно ушли отдыхать; в тёмном классе остался один я, на фоне светящегося дисплея. Я не был согласен с её оценками моих ошибок и неудач, но аккуратно внёс их в документ. Я решительно настроился воспроизвести нашу жизнь с её точки зрения. Наконец добрался до нынешних дней. Первый набросок краткой биографии Мэдди заканчивался её разрывом с Ральфом и скорбью по ушедшему свекру. Я был почти так же растроган описанием переживаний Мадлен, как был растроган её чувствами в реальности.
Всего пару часов я пытался посмотреть на мир её глазами, а в моём мозгу словно образовалось дополнительное полушарие. Не могу сказать, что теперь я полностью понимал Мэдди, но по крайней мере нащупал нужный путь.
Мы спорили по пустякам, и я приходил в бешенство от её абсолютно нелогичных заключений.
— Что с тобой? — спрашивал я, когда уже невозможно было игнорировать её многозначительные вздохи.
— Это неважно, — неискренне отвечала она.
— Нет, это, разумеется, важно, — настаивал я с эмоциональной чувствительностью доктора Спока. — Если что-то не так, просто скажи мне.
— Об этом не нужно говорить — ты должен сам догадаться.
Я злился и обижался — и потому что она сердилась на меня, и потому что я не оправдывал её надежд и не стал цирковым магом с выдающимися телепатическими способностями. Но сейчас я, кажется, понимал, что она имела в виду. «Об этом не нужно говорить — ты должен сам догадаться». Мэдди пыталась сказать: «Ты хоть раз попытался взглянуть на мир с моей точки зрения?»
На похоронах она была такая тихая, задумчивая и растерянная. Она, конечно, печалилась о моём отце, да и разрыв с Ральфом стал, должно быть, неприятным переживанием, но её явно беспокоило что-то ещё: она не реагировала на уговоры пожилых родственников попробовать сэндвичи с яйцом, не отзывалась на их восторги по поводу того, как выросли дети. В какой-то момент мне удалось застать её в кухне и я спросил, как она себя чувствует.