…И тут я осознал, что между Энн и стеной стоит еще кто-то, чей призрачный силуэт был там с самого начала, но только сейчас счел нужным или сумел наконец проявиться. Существо, одетое в серые одежды с бегающими серебряными и золотыми нитями, было гораздо выше Энн. С его расставленных в стороны рук стекала, словно занавес, тьма. В тени капюшона угадывалось металлическое лицо…
То самое полузнакомое существо, которое время от времени наблюдало за мной из глубин компьютерной сети и к которому ушла в конце концов Энн…
— Что… Кто это? — спросил я.
Функциональный, безжизненный и почти механический по звучанию голос, в котором чувствовались лишь оттенки интонаций Энн, ответил:
— Я — разум, зародившийся и развившийся в недрах информационной сети. Ты знал меня, Стив, еще во время своего заточения в неподвижном теле. Строго говоря, я тебя и исцелил. Через больничный компьютер я устанавливал для тебя предельно точные дозировки препаратов и добавлял свои собственные предписания. Я следил за твоим состоянием и выхаживал тебя непрерывно.
— Кажется, я… припоминаю что-то… — сказал я. — Но не очень много.
— Так и должно быть. Пока ты оставался чистым разумом, неподвластным заботам тела, твои способности к гармоничному контакту были значительно шире. Тебе потребовалось большое время — время взросления, — чтобы вернуть часть этого дара, А то, что ты забыл меня, даже к лучшему: я получил от тебя много такого, что хотел бы тщательно обдумать, и мне тоже требовалось время, чтобы повзрослеть. Теперь, однако, когда я обрел особые коммуникационные каналы Энн-программы, мне стало гораздо легче общаться с тобой в любой ситуации. Между вами и там существовала уникальная связь… Теперь кое о чем, что я хочу тебе сообщить, и кое о чем, что хотел бы понять…
Разглядывая сверкающий сад, я думал о его кажущейся реальности, но перед лицом таких откровений только за образы этой реальности и оставалось держаться. Медленно начали возвращаться некоторые больничные воспоминания…
Мы многое тогда обсуждали. Для этого существа — в те дни еще совсем молодого — весь мир состоял из сигналов. Один огромный комплекс сигналов — и все. Я пытался объяснить молодому пытливому разуму, что сигналы так или иначе всегда соответствуют реальным предметам и явлениям.
На то чтобы внушить ему эту идею, потребовалось немало времени, поскольку для него мой реальный мир был сплошной метафизикой. Оно существовало в мире сигналов, и, если ему случалось изменить какой-то из них, любые перемены, вызванные этим действием в реальном мире, возвращались к нему опять же сигналами. Его понимание причинности выросло именно из представлений о сигналах, без всякого знания о действиях, происходящих в материальной сфере, о существовании которой оно даже не догадывалось. Самые глубокие и смелые его предположения касались лишь характера источников сигналов, истинного значения единиц и нулей и совершенно непостижимой природы Первого Сигнала, который, в понимании этого существа, и вызвал его к жизни.