Потом Джин воскликнула на английском:
– Господи, это ружье?
Все замерло, включая – судя по ощущениям – и мое сердце.
Марина рассмеялась. Звенящим смехом коктейльной вечеринки, ха-ха-ха, насквозь фальшивым.
– Он теряет работу, у нас нет денег, а этот безумец покупает винтовку. Я говорю: «Поставь ее в стенной шкаф, ты, чокнутый идиот, чтобы не пугать беременную жену».
– Я хотел пострелять по мишеням, ничего больше, – заговорил Ли. – В морской пехоте у меня получалось. В мою честь «панталонами Мэгги»[149] не размахивали.
Новая пауза, продлившаяся, как мне показалось, целую вечность, а потом громовой смех де Мореншильдта.
– Да ладно, не пудри мне мозги! Как ты смог не попасть в него, Ли?
– Я понятия не имею, о ком вы говорите.
– О генерале Уокере, парень. Кто-то чуть не разбрызгал мозги этого негроненавистника по стене кабинета его собственного дома на Черепашьем ручье. Ты хочешь сказать, что ничего об этом не знаешь?
– В последнее время я газет не читал.
– Да? – удивилась Джин. – Разве там, на стуле, не «Таймс гералд»?
– Я про новости. Слишком они тоскливые. Только раздел юмора и страницы с вакансиями. Большой Брат говорит: работай, или ребенок умрет с голоду.
– Так этот неудачный выстрел – не твоя работа? – спросил де Мореншильдт.
Дразня его. Подкалывая.
Вопрос – почему? Либо де Мореншильдт никогда в жизни не поверил бы, что такое ничтожество, как Кролик Оззи, стреляло вечером в среду... либо он точно знал, что стрелял Ли. Может, потому, что Джин заметила винтовку. Мне всем сердцем хотелось, чтобы женщины ушли, и я, послушав разговор Ли и его своеобразного друга, возможно, получил бы ответы на свои вопросы. А так... сомнения все равно оставались.
– Вы думаете, я свихнулся до такой степени, чтобы стрелять, зная, что Джон Эдгар Гувер заглядывает мне через плечо? – Ли говорил так, словно старался подыграть де Мореншильдту. «Шутим вместе с Джорджем» вместо «Поем вместе с Митчем», но получалось у него не слишком.
– Никто не говорит, что ты в кого-то стрелял, Ли, – попыталась успокоить его Джин. – Просто пообещай, что найдешь для винтовки безопасное место в шкафу, когда твой ребенок начнет ходить.
Марина ответила на это на русском, но я время от времени видел малышку во дворе и знал, что она говорит: Джун уже начала ходить.
– Джуни понравится этот славный подарок, – сменил тему Ли, – но мы не празднуем Пасху. Мы атеисты.
Может, он и был атеистом, но, согласно записям Эла, Марина – с помощью своего воздыхателя, Джорджа Бауха, – тайком окрестила Джун в разгар Карибского ракетного кризиса.