– Просто хочу поблагодарить вас за все.
Я улыбнулся:
– Вы уже поблагодарили, как мне помнится.
– Да, но это мой последний день. Ухожу на пенсию. Поэтому захотел подойти и поблагодарить еще раз.
Когда я пожимал его руку, проходивший мимо подросток (девятиклассник, никак не старше, если судить по свежей россыпи прыщей и комичной щетине, которую он пытался превратить в козлиную бородку) пробормотал:
– Гарри-Жаба прыгает по а-ве-ню!
Я попытался ухватить его за плечо, чтобы он извинился, но Гарри меня остановил. По его улыбке чувствовалось, что он нисколько не обиделся.
– Не берите в голову. Я к этому привык. Это же дети.
– Совершенно верно, – кивнул я. – И наша работа – учить их.
– Я знаю, и у вас получается. Но это не моя работа – служить для кого-то... как это называется... наглядным пособием. Особенно сегодня. Надеюсь, все у вас будет хорошо, мистер Эппинг.
По возрасту он, возможно, годился мне в отцы, но называть меня Джейком у него не получалось.
– И у вас тоже, Гарри.
– Я никогда не забуду ту пятерку с плюсом. Сочинение тоже поместил в рамочку. Висит у меня на стене рядом с аттестатом.
– И это правильно.
Я не кривил душой. Я верил, что это правильно. Воспринимал его сочинение как произведение примитивного искусства, ничуть не уступающее по мощи воздействия и искренности картинам Бабушки Мозес[4]. Оно на порядок превосходило сочинения, которые я сейчас читал. Пусть в них практически не было орфографических ошибок и слова мои ученики выбирали правильно (хотя эти нацелившиеся на колледж перестраховщики тяготели – что раздражало – к частому использованию страдательного залога), но сочинения получались пресными., Скучными. Участники моего семинара учились в предвыпускном классе (выпускников Мак Стидман, заведующий кафедрой, забирал себе), да только писали они, как старички и старушки: «О-о-о, Милдред, душечка, там лед, смотри не поскользнись». Гарри Даннинг, несмотря на ошибки и натужный почерк, писал, как полубог. Хотя бы один раз.
И пока я размышлял о разнице между энергичной и инертной манерами письма, прокашлялся настенный аппарат внутренней связи.
– Мистер Эппинг все еще в учительской западного крыла? Джейк, ты на месте?
Я поднялся, нажал кнопку.
– На месте, Глория. Грехи не отпускают. Чем я могу тебе помочь?
– Тебе звонят. Какой-то Эл Темплтон. Если хочешь, могу перевести звонок на учительскую. Или скажу ему, что ты уже ушел.
Эл Темплтон – владелец и шеф-повар «Закусочной Эла», которую наотрез отказывались посещать все учителя ЛСШ, за исключением вашего покорного слуги. Даже мой глубокоуважаемый заведующий кафедрой – пытавшийся говорить как маститый преподаватель Кембриджа и приближавшийся к пенсионному возрасту – называл фирменное блюдо закусочной «Знаменитый котобургер Эла», хотя в меню значился «Знаменитый толстобургер Эла».