«Пусть другие приносят благоверному царству твоему кто что может из многочисленных сокровищ этого скоропреходящего мира. А я, убогий, что приобрел лучшего, то есть слово, растворенное солью Писания, то и приношу тебе, великому царю. Ты же, приняв оное с обычной своей кротостью, воздай мне, рабу твоему и богомольцу, возвращением во Святую Гору. Ради щедрот Христовых, отпусти меня с миром отсюда, дабы я и там всей душой и веселым сердцем возвестил и возвеличил славу благоверной твоей державы и чистой душой и с радостью в сердце возносил бы молитвы царю небесному, Иисусу Христу, об укреплении твоего царства.
Не нужен я больше богохранимой земле Русской; что надобно было ей получить от меня, плохого и непотребного, то она уже получила. Да получу и я от благоверного царства твоего то, чего желаю. Вот уже много лет, как я несправедливо содержусь здесь, разлученный со своими отцами и братьями, с которыми я смолоду трудился душой и телом в надежде оставить там свои кости. Возврати меня, благочестивый государь, обители пресвятой Богородицы Ватопедской, возвесели душу тамошних преподобных иноков, рабов твоих и постоянных богомольцев, не огорчай их более. Там теперь, благочестивейший государь, великая нужда во всем, необходимом для поддержания и устроения многолюдной той обители, и им я, грешный, очень нужен. Верни меня им, ибо они уже много лет ждут моего возвращения. Снизойди до смиренных их просьб обо мне, обращенных к твоей богохранимой державе. Исполни их справедливую просьбу, а они тогда непрестанно будут воссылать молитвы о тебе к всевышнему, а он, сущий над всеми бог и владыка, услышит их, сохранит и укрепит на многие лета благоверное твое царство».
Кончив читать, Иван задумался.
Он знал о желании старца вернуться в родные края. Ему говорили об этом и прежде, много лет назад, еще до венчания на царство. Святогорский монах писал всем: когда у власти стояли Шуйские — Шуйским; когда ее захватили Глинские — Глинским. Но ни Василий Шуйский, ни брат его Иван, ни Иван Глинский, ни князь Бельский, ни другие князья и бояре, управлявшие государством, не разрешили ему уехать. Они получали письма от афонских игуменов и восточных патриархов, читали просьбы Максима, иногда отвечали на них, иногда притворялись несведущими и посылали узнику мешочек миндаля и изюма, немного ладана, рясу, башмаки и прочее, — чуть ослабляли оковы. Но о возвращении на родину умалчивали.
Две грамоты от восточных патриархов получил и сам Иван. Одна от константинопольского патриарха Дионисия, написанная им вскоре после того, как он стал патриархом. Писали ему вместе с иерусалимским патриархом Германом и семьдесят митрополитов, а также все епископы и игумены священного синода, собравшегося в Константинополе. А еще раньше писал ему александрийский патриарх Иоаким. Ивану было тогда четырнадцать лет, и его поразило послание легендарного патриарха, который на глазах у евреев выпил яд и благодаря своей вере остался жив. Иван носил его с собой, любил читать в одиночестве, запершись в дворцовых покоях. Иногда просил Адашева звучным голосом прочесть его вслух, чтобы слышали все сотрапезники и участники его юных забав.