интересоваться не станет. Слежка ведется с необычного ракурса – изнутри. Таким образом,
на протяжении всего процесса нашего взаимодействия твой пол и возраст остаются для меня
неизвестными величинами. Это принципиальный момент, и он совершенно оправдывает
циничность и даже жестокость методов, которую можно приписать нашему профсоюзу.
Изнутри мы также видим все, окружающее вас.
Твой возраст меня не волнует, да будь ты хоть ребенком; подопечный может быть и
женщиной, и мужчиной – это не играет никакой роли. Полагаю, что принципы тургесценции
были введены для сохранения абсолютной объективности восприятия. Но это никому не
известно, мы можем только догадываться, и к тому же законы тургоры (как и прочие) были
установлены так давно, что синоним им – вечность. Итак, видя тебя изнутри со всеми твоими
генетическими пожитками, я уже не могу делать скидок на женскую слабость или, скажем,
на детскую беззащитность – ответственность устанавливается согласно внутреннему
состоянию, а не вашим социально-этическим и, мимоходом замечу, примитивным
7
ценностям. Поэтому, когда умирает ребенок, заболевает раком женщина или лишается
конечности мужчина в расцвете сил, это не производит на нас подавляющего впечатления –
мы обозреваем происходящее в ином контексте.
Сговоримся на том, что твоя внешность и в целом телесность для меня – неинтересная
загадка: я вовсе не обхожу эту тему, просто сразу исключаю моменты, не влияющие на ход
истории. Что же касается наблюдения изнутри – на данном этапе я вынужден сделать
неутешительные выводы и принять меры. Это моя работа. Сейчас твое положение трудно
назвать даже жалким, такое убогое существование трудно представить, а описывать крайне
неудобно. Но все происходящее в данный момент запрограммировано помимо твоей воли.
Спорить и сопротивляться бессмысленно. Сейчас именно ты бесцельно переводишь взгляд с
бармена на другого посетителя, а потом угадываешь собственное отражение в окне
кафетерия.
За стеклом, украшенным нелепыми новогодними лампочками, все та же муторная вьюга,
машин и людей не видно. Ты расплачиваешься по счету, поправляешь мокрый, оттаявший
шарф, натягиваешься шапку пониже и выходишь на улицу. Движения медленные,
скованные. Ты переходишь на противоположную сторону улицы, то и дело увязая в
новоиспеченных сугробах. Ковыляешь к ближайшей троллейбусной остановке, чтобы ехать
домой. Но ждать приходится, наверное, час. Холод пробрал насквозь, – бессмысленны