замолчит, чтобы вставить слово и распрощаться с ним. К тому же он ведь в любую секунду
может начать задавать вопросы, и тогда выяснится, что ты не имеешь к Сысою ни малейшего
отношения и что откровенничать так с тобой вовсе не стоило. Тебе заранее неудобно.
Дождавшись паузы, быстро просишь:
- Передайте Адель мои соболезнования и…
- Я скажу, что вы заходили, - опережает Филипп.
- Да. Спасибо. А мне уже пора.
Филипп кивает тебе и улыбается, как всегда, добродушно и чуть щурясь. Ты идешь
домой.
На обратную дорогу времени уходит больше. Твои ноги и руки слегка окоченели, и
быстро двигаться не получается. Мороз не шутит. Уже очень темно. Ты даже подумываешь о
том, чтобы устроить себе спортивную пробежку, – так и согреешься, и быстрее попадешь
домой, но лучше все-таки отложить это напоследок. Лабиринт мелких переулков Вышнего
затягивает глубже, вокруг образовывается почти сельская тишина, – прохожих не видно.
Тебя раздражает, что не удалось поговорить с Адель, и что вместо этого надо было
выслушивать монологи «ни о чем» какого-то незнакомого и неинтересного тебе человека.
Столько времени потрачено зря (можно подумать, ты из тех, кто распоряжается временем с
умом). Тебе действует на нервы, что проблема до сих пор не решена и снова не получилось
занять денег. А теперь, когда еще Адель успокоится и опять сможет тебя принять?
99
Ни мысли о погибшем Степане Михайловиче, ни атома сочувствия Адель Семеновой, –
твоя душа как яйцо выеденное и теперь осталась лишь хрупкая скорлупа. Бредешь по
обледенелым переулкам Вышнего, но тебе невдомек, что какую-то секунду назад оборвалась
последняя связь с этим миром, с жизнью, и теперь нет ни малейшей гарантии, что ты
сумеешь добраться до дома в целости.
Но ты подспудно чувствуешь это. Постепенно тебя начинает колотить от волнения, затем
просачивается страх, затем ужас, необъяснимый и как будто беспричинный, и он, наконец,
поглощает твое сознание полностью. Ты только чуешь – позади тебя, где-то далеко, а, может
быть, совсем близко осталось что-то очень важное, и никак уже это не подобрать, не
засунуть обратно. Ты бредешь по обледенелым переулкам Вышнего и громко воешь от
отчаяния. Ведь ты точно знаешь, что смерть поблизости.
И ты загнанно вращаешь глазами, и рвешь на себе одежду, тебе больше не холодно –
тебе душно. Ты постоянно теряешь дорогу, уже не можешь с точностью сказать, куда именно
идти, где же дом. Ты воешь и скулишь, и хныкаешь ребенком, и бьешь себя руками по