Теперь, вспоминая это, Аврора заливалась краской стыда, хотя и испытывала, почти как тогда, сладостный трепет.
Довольная своим отражением в зеркале, она приказала отвезти ее к Елизавете. Та слегла с бронхитом, подхваченным из-за вечных дворцовых сквозняков. Перед самым приходом подруги больной отворяли кровь. Аврора застала ее за очередной процедурой — с полотенцем на голове, вдыхающей целебные ароматные пары.
— С меня довольно! — глухо раздалось из-под полотенца. — Присаживайтесь! — пригласила Елизавета гостью.
Аврора сбросила накидку, подбитую и отороченную соболями, но оставила муфту. Садясь у камина, она посоветовала Елизавете довести лечебные манипуляции до конца. Минут через пять-шесть фон Менкен высунула из-под полотенца красное потное лицо. На голове у нее был чепчик с кружевами и розовыми лентами.
— Как будто полегчало! Благодарю за терпение! А теперь сядьте поближе... Какая же вы красавица! — воскликнула она, когда Аврора устроилась в ногах ее постели. — Но что-то вы слишком печальны...
Вместо ответа Аврора извлекла из муфты письмо и предъявила его подруге.
— Вижу-вижу! Ворон клюнул снова... Легко догадаться, с каким вопросом вы пожаловали, — молвила Елизавета, прочтя письмо. — Вам нужно узнать, кто такая эта Кессель!
— Да, сделайте милость.
— Она наделала достаточно шуму, чтобы ее забыть. Что меня удивляет, так это то, что при этом дворе, где так принято злословить...
— ...вам известна женщина, не пораженная этим пороком?
— Нет, что вы! Я о другом: странно, что это вкусное блюдо вам подали с таким опозданием! Но в любом случае вам совершенно не из-за чего убиваться. Вы ведь не настолько наивны, чтобы воображать, будто стали первой любовницей нашего Фридриха Августа? Он никогда не страдал скрытностью, и эхо его шалостей долетало, думаю, до Франции и даже до Англии. Ну, перейдем к этой Кессель, предшествовавшей вам, как... скажем, как черновой набросок предшествует безупречному письму.
— Какое затянувшееся вступление! Елизавета достала платок, высморкалась и продолжила:
— Со вступлением покончено. Как вам известно, его брак с маленькой уроженкой Бранденбурга был союзом по любви, и так как пара славно ладила, все решили было, что наш курфюрст наконец угомонился. Никто, правда, в это особенно не верил, зная его натуру... Двор не ошибся. В один прекрасный день курфюрстина-мать зачислила в свои фрейлины некую фрейлейн фон Кессель. Сделала она это по совету фрау фон Фрайзен, жены одного из советников, под тем предлогом, что девушка из хорошей, но бедной семьи заслуживала поощрения. К тому же при своей миловидности она не обладала броской красотой и держалась весьма скромно, не то что пресловутая Лавальер, обратившая на себя внимание французского короля. Разница в том, что Лавальер была по-настоящему скромной, робкой, неуверенной в себе. Не то что наша Кессель!