Второе письмо пришло январским утром, когда Дрезден дремал под снежным покрывалом, поглощавшим все звуки.
Свернувшись клубком в теплой постели, которую ей не хотелось покидать после одной из тех невыносимых ночей, когда сон по неведомой причине никак не желал приходить, Аврора открыла глаза при появлении Фатимы с подносом — ее завтраком. Письмо лежало на подносе под блюдечком с медом. Тот же почерк!
Опасливо взглянув на письмо, она брезгливо взяла его за уголок двумя пальцами.
— Кто это принес? — спросила она у молодой турчанки, поправлявшей у нее за спиной подушки.
— Неизвестно. Какой-то человек сунул его одному из чистильщиков снега перед воротами, а тот передал конверт привратнику. Боишься дурного известия, графиня?
— Кто же станет так утруждаться ради доброго дела?!
Тревога сжимала ей сердце, когда она распечатывала письмо. Оно опять было анонимным. В этот раз загадочный автор — или авторша? — писал: «Тарпейская скала стоит на прежнем расстоянии от Капитолия, но кажется, что оно с каждым днем сокращается. Он не пришел вчера вечером, не правда ли? Это только начало. Да, он засыпает тебя подарками, но не дает того, чего ты так жаждешь. Никакое посольство в Ганновер не отправлялось, и не советую тебе этого требовать. От этого он только заскучает... Кстати, ты уже слышала про фрейлейн фон Кессель, твою предшественницу в его постели и в сердце? Нет? А напрасно, ее история весьма поучительна».
От этого письма у Авроры полились слезы.
Незнакомый пакостник был хорошо осведомлен: впервые они с Фридрихом Августом провели ночь врозь. Верно было и то, что они перестали обсуждать розыск Филиппа, за что Аврора горько себя упрекала. Зарывшись в свое счастье, как в уютный кокон, она упивалась пьянящим эликсиром любви, который ей подливали щедрыми порциями. Всего один раз она заикнулась о Ганновере, но возлюбленный и тогда ушел от ответа и быстро заткнул ей рот поцелуем, а потом за этим последовало все остальное. О браке тоже больше речи не шло, даже когда они оставались наедине. Все это лишало молодую женщину покоя, ведь получалось, что недоброжелатель, подбросивший второе письмо, верно предугадывал ходы. Оставалось выяснить, кто такая эта Кессель, которую она никогда не видела при дворе; даже это имя было ей незнакомо.
Она выпила только молоко, после чего отодвинула от себя поднос. Служанки принялись за ее туалет, как всегда, долгий и тщательный. Ответственность за это лежала на Фатиме, знавшей, что госпожа удовлетворится только самым безупречным результатом, в какое бы время суток ни пришлось этим заниматься. Авроре доставляли удовольствия процедуры, расслаблявшие тело и позволявшие размышлять. Однако этим утром она попросила побыстрее привести ее в порядок, потому что торопилась в гости. Аврора вдруг спохватилась, что слишком увлеклась своей страстью и напрочь забыла обо всем остальном. Когда она в последний раз справлялась о здоровье Шарлотты Беркхоф? Ответила ли на ее последнее письмо? А ведь верная подруга писала в нем, что все сильнее тревожится о судьбе Клауса. Тот все еще не возвратился в Целле, где ничего не знали о событиях в Ганновере, за исключением того, что там с каким-то исступлением предаются веселью. Праздники следовали нескончаемой чередой, что создавало невообразимый хаос. Аврора вспомнила, как и она однажды попала в сети необузданной страсти — но только на короткое мгновение! Это случилось с ней тогда, когда принц, можно сказать, похитил ее для трехдневного праздника любви в Морицбурге. Те три дня превосходили опьянением любое самое хмельное празднество, ведь они с любимым были совершенно одни, слуги попрятались, так что можно было позволить себе любое сумасбродство вплоть до плясок голышом под звуки невидимой скрипки. А их самозабвенные любовные ласки ночи напролет под медвежьими шкурами перед раскаленным камином в огромной пустой трапезной... И все это под потоки шампанского!